Фьорды, олени и… православные храмы — есть на севере Норвегии место, ощутившее на себе все перепады отношений между Россией и Европой. Городок Киркенес, некогда один из центров северной торговли, теперь выбирает, как и с кем быть. Корреспондент РИА Новости отправился в сердце “русской Лапландии” и выяснил, что объединяет местных жителей по разные стороны российско-норвежской границы.
“В Россию за едой”
Чем ближе к Северному Ледовитому океану, тем ниже облака. Деревьев по мере продвижения на север все меньше, лес переходит в тундру, а потом вдруг — снова тайга. И все это перемежается фьордами.На северо-западе Кольского полуострова вообще не понимаешь, где что. Где зимой день, а летом ночь? Где тундра, где тайга? Где, собственно, российская территория, а где норвежская? Лишь протянувшийся на многие километры забор с колючей проволокой обозначает границу между условным Востоком и условным Западом.
“Киркенес тут хоть и в 30 километрах, но я там была, наверное, только раз, году в 2001-м со школьной экскурсией”, — заводит разговор продавщица Светлана на одной из приграничных российских заправок. Местные туда почти не ездят, а вот норвежцы, наоборот, очень часто наведываются на российскую территорию. Благо жители по обе стороны в пределах 30-километровой зоны могут пересекать границу без всяких виз, просто со специальными пропусками.
“Норги (самоназвание норвежцев. — Прим. ред.) этим активно пользуются. На выходных приезжают на больших машинах и сметают все в магазинах. У них же продукты дороже, да и не всегда качественные. Про “дриньку” я вообще молчу, у них она супердорогая”, — продолжает Светлана.
“Дринк! Дринк! Вер из ит?” — выпытывают норвежцы на ломаном английском. Их интересует, где поблизости продается водка.Почти век назад на севере Лапландии был свой интернациональный язык: смесь русского с норвежским и еще немного — из диалекта саамских аборигенов, похожего на финский. Его и сейчас можно услышать, например, на Шпицбергене, — это Russenorsk (“русско-норвежский”), который торговцы из русской глубинки прозвали русоножкой.
Именно благодаря торговле началось освоение этих земель. Примерно в XI веке до севера Норвегии добрались новгородские авантюристы — ушкуйники — и принялись торговать с саамами. Один из купцов, Митрофан из Торжка, в середине XVI века стал обращать местные племена в православие. Впоследствии он, приняв монашество под именем Трифон, основал неподалеку от нынешней границы монастырь. Это Трифонова Печенгская обитель, самая северная в мире.
Почти всю жизнь преподобного Трифона за его проповедь преследовали саамские шаманы. По преданию, однажды он, спасаясь от них, ударил по камню посохом — и скала разверзлась, чтобы монах мог укрыться в пещере. Теперь это место паломничества православных верующих, хотя добраться сюда непросто. Перед иконой, установленной над входом в пещеру, молятся и норвежские рыбаки. Они называют эту пещеру “тайником Трифона”, а залив — “бухтой эльфов” (elveness).
“Русскому в школе уже не учат”
В деревушке Нейден монах Трифон построил еще небольшую часовню, сохранившуюся до сих пор. При Борисе Годунове Нявденский погост (так называлась тогда деревня) был одной из самых северных точек Московского царства. После Смуты и войны со шведами тут был центр Феллесдистрикта — “общей территории” Швеции и России, на которой жили в основном саамы и русские. А в начале XIX века Карл XIV договорился с Александром I о том, что эти земли отходят Шведско-Норвежскому королевству.Однако потом несколько десятилетий эта территория была спорной. И чтобы как-то ее застолбить, норвежцы повсюду строили лютеранские храмы. Церковь в Киркенесе — одна из таких. Правда, город все равно оставался преимущественно русским, о чем свидетельствует табличка с названием прилегающей к храму улицы: Киркегата.
“По закону, если в приехавшей семье есть ребенок, в школе ему обязаны преподавать на его родном языке. Раньше были и учителя русского как дополнительного иностранного, но уже несколько лет их нет. Говорят, не выделяют финансирование. У меня знакомые водили своих девочек в детский сад, где родители сами скидывались и искали учителя”, — рассказывает жительница Киркенеса Людмила Веселкова.Конечно, в городе, где русскоязычное население официально составляет десять процентов, есть русская школа для дошкольников, но это частная инициатива. Хотя еще совсем недавно русский язык был более востребован.
“Контрсанкции сильно чувствуются”
С 90-х годов между Норвегией и Россией активно развивалась торговля, и к 2011 году товарооборот оценивался в 3,2 миллиарда долларов. Однако в 2014-м Норвегия присоединилась к антироссийским санкциям Евросоюза, хотя сама в нем не состоит. В ответ Москва ввела контрсанкции, запретив ввоз европейского продовольствия. Особенно больно это ударило по Норвегии: продуктовый экспорт только за 2015 год уменьшился на 11,3 процента, а весь товарооборот между государствами сократился вдвое.
Набережная Киркенеса с живописным видом на залив — яркий тому пример. Когда-то тут было много баров, а сейчас осталось лишь одно заведение с вывеской “Бильярд. Пиво”. Но вместо шумных моряков здесь по вечерам чинно выпивают норвежцы. Впрочем, Олав убеждает меня, что город и сейчас существует благодаря России… в основном на немецкие деньги.”Сюда любят приезжать немецкие туристы — для них устраивают специальные туры к российской границе. Привозят к пограничной реке Паз, и немцы изумляются, как можно жить в такой, как они считают у себя в Германии, “стране с диктатурой”, — объясняет он.
Парадоксально, но маленький городок довольно часто оказывается в гуще мировой политики. В 2015 году он пережил “велосипедное нашествие”: из-за постоянных штормов в Средиземном море сотни беженцев с Ближнего Востока ринулись к российско-норвежской границе в поисках пристанища. А так как границу нельзя пересекать пешком, они скупили в Мурманске велосипеды, причем даже детские.”Их, конечно, было жалко, но мы не могли подвезти кого-либо, иначе нас бы арестовали. Рядом с аэропортом для них оборудовали временный лагерь, ведь кто-то болел, многие приехали без документов. Особо подозрительных держали в гостинице, откуда не разрешали выходить. А потом всех распределили по норвежским провинциям”, — восстанавливает последовательность событий местная жительница Елена Хюсеби.
Досталась своя квота и Киркенесу. Правда, мигрантов здесь осталось мало: многие уехали на юг страны, где проще найти работу.Уезжают отсюда и норвежцы с русскими. В 2015-м местная горнодобывающая компания “Сюдварангергруве” обанкротилась, около 500 человек лишились работы. Проблемы возникли и у градообразующего предприятия “Кимик”, которое держалось на плаву за счет ремонта российских рыболовецких судов.”После ответных санкций, конечно, стало тяжело. Судов ходит меньше, и те останавливаются в Мурманске”, — сетует Елена.
“Храм объединил”
В итоге из центра торговли в Лапландии Киркенес всего за несколько лет превратился в тихий провинциальный городок с населением десять тысяч человек. Русских — порядка тысячи, но они самые активные. Поэтому православные праздники становятся событием для всех.”На Крещение мы окунались в ураган: ветер валил людей с ног. Норвежцы выбили для нас прорубь и сами следили за порядком. Было много моряков, а если бы не стихия, вообще пришел бы весь город”, — вспоминает Елена.Кстати, “Церковная улица” есть не только у норвежцев, но и у русских. Исторически жившие здесь православные ездили в Нейден — в 40 километрах от Киркенеса, поэтому община в самом городе появилась сравнительно недавно. С начала 2000-х верующие совершали службы то у себя дома, то в местной лютеранской церкви, то в арендованных помещениях. В 2015-м приход приобрел в кредит два дома, теперь в одном из них храм в честь преподобного Трифона Печенгского, а в другом — просветительский центр. Службы совершает мурманский священник пару раз в месяц. Елена — староста общины. Вместе с Людмилой и еще четырьмя прихожанками они поют в хоре.
“Сначала вместе с батюшкой сюда приезжали певчие из Мурманска, а потом архиерей благословил нас, чтобы учились сами. Теперь у нас свой хор”, — говорит Елена.”В основном, конечно, сюда приходят русские. На службах бывает где-то человек 50, по праздникам больше. Это хоть как-то объединяет наших соотечественников. Долгие годы мы пытались организовать общество православных соотечественников, и ничего не выходило. А лишь только объявили о создании православного прихода, все изменилось”, — заключает Людмила.