Иосиф Бродский говорил, что человек может быть лоялен только по отношению к своему поколению. Даже если здесь есть известная доля преувеличения, все равно — я это очень чувствую. Когда разговариваю со своим отцом, которому 76. Когда разговариваю с подростком, которому 16.
Каждый из них, сознательно или нет, но очень лоялен по отношению именно к своему поколению. И заметно пристрастен к поколениям, к которым не принадлежит.
У каждого поколения свои “слепые пятна” — то, что они не видят. Но это отчетливо видно в них другим поколениям.
Отсюда можно сделать много выводов.
Льюис, например, из этого выводил необходимость читать старые книги – «проветривать мозги воздухом других веков».
Честертон говорил, что вообще читать хорошие книги полезно потому, что они не дают нам стать «истинно современными людьми».
И возвращаясь к лояльности, можно легко заметить, что по сути лояльность к своему поколению — есть лояльность к самому себе.
Причина этого может быть и вполне стилистическая.
Когда я общаюсь с человеком моего поколения, я могу многое опускать, ввиду взаимной очевидности – и мы поймем друг друга. То, что Мандельштам называл «опущенными звеньями». Эти «опущенные звенья» у каждого поколения разные, их трудно «поймать», трудно сформулировать. Трудно именно ввиду их очевидности.
Мне интересно поколение послевоенных детей, к которому принадлежит мой отец. Еще жива моя тетя, которая даже старше отца, еще живы какие-то родственники из этого поколения. Странно, что я не упомянул маму, хотя у нее с отцом разница всего в три года…
Наверное, в случае с мамой включаются какие-то другие механизмы, я не могу посмотреть на нее, как на человека из другого, непонятного мне мира. С отцом это возможно. Но не с матерью. Ладно, оставим эти попытки самоанализа…
Так вот, это поколение мне, человеку, смотрящему на них со стороны, кажется очень целостным, имеющим свою, неповторимую интонацию во всем, не только внешнюю, но и свою внутреннюю интонацию. Хотя внутри себя они делятся по многим, одним им понятным признакам. Но мой глаз не способен увидеть эти оттенки, доступные им.
И наоборот. Отец говорит о моем поколении, как о чем-то едином, общем, тоже целостном, что вызывает мое возмущение и попытки пояснить, что нет никакого единства и нет общего и нет никакой целостности. Что в моем поколении – очень разные люди.
Но теперь, когда я пишу эти строки, я понимаю, что пытаюсь со своей стороны навязать отцу именно то, что упорно не замечал сам – способность увидеть за общей интонацией — подробности и оттенки.
Я также готов многое простить моему поколению.
Даже не так, скорее, речь идет не столько о прощении, сколько о неявном желании найти оправдание. И я замечаю такую же неявную готовность разглядеть в другом поколении – будь оно старше или младше — то, что не могу разглядеть в своем.
Наверно, в этом есть механизм защиты — прощая свое поколение, я ищу прощения и себе…
Не знаю. Даже если и так, возможно, в прощении своего поколения нет ничего плохого, если это никак не пересекается с оправданием себя самого.
Ведь это единственный человек, для которого не стоит искать оправданий. По крайней мере тому, кто хочет найти прощение.
