Что читали советские школьники

Источник: Арзамас

Как проводили уроки литературы наши родители, бабушки и дедушки, какие книги их заставляли читать — и зачем это было нужно.

Традиционно главным результатом изучения литературы в школе считается освоение книг, входящих в так называемый национальный литературный канон. Чьи имена и произведения должны там быть? У каждого писателя есть свое лобби в академических и педагогических кругах; те же авторы, что при жизни претендуют на статус классиков, могут лично принять участие в борь­бе за право оказаться в учебнике. Возникло даже понятие «школьный канон» — это тоже список, иерархически организованный и производный от националь­ного литературного канона. Но если большой национальный канон формиру­ется самими механизмами культуры, то список обязательного чтения для школь­ников составляется иначе. Так, на отбор конкретного произ­ведения для школь­ного канона, помимо общепризнанной художественной и культурно-историче­ской ценности, влияет:

• возраст читателя, то есть то, кому оно адресовано (школьный канон делится по читательским группам — учебным классам);
• наглядность воплощения в нем литературных или общественных явлений, которые изучают в школе (при этом средние прямолинейные произведения могут быть куда удобнее шедевров);
• воспитательный потенциал (каким образом заложенные в тексте ценности, идеи, даже его художественные особенности могут благотворно повлиять на сознание школьника).

В СССР школьный канон стремился к неизменности и при этом постоянно менялся. Программы по литературе разных лет — 1921, 1938, 1960 и 1984 го­дов — отражали все происходившие в стране изменения, а также процессы в самой литературе и системе образования.

1921 год

Внимание к ученику и отсутствие жесткого регламента

Военный коммунизм постепенно закончился, и началась эпоха нэпа. Новое правительство считало образование одним из прио­ритетных направлений своей деятельности, но кардинально перестроить дореволюционную систему обучения не позволял начавшийся после револю­ции кризис. Положение «О единой трудовой школе РСФСР», которое гаран­тировало всем право на бесплатное, совместное, внесословное и светское образование, вышло еще в октябре 1918 года, и только в 1921 году появилась первая стабилизирован­ная программа. Она делалась для школы-девятилетки, но из-за отсутствия в стране денег на образование и общей разрухи обучение пришлось сократить до семи лет и поделить его на две ступени: третий и четвертый годы второй ступени соответствуют последним двум выпускным классам школы.

В 1921 году Государственный ученый совет Наркомпроса представил в «Про­граммах для I и II сту­пени семилетней единой трудовой школы» первый ста­бильный список после неразберихи списков пореволюци­онных. Работой по созда­нию программы по литературе руководил литературовед и лингвист Павел Сакулин, и в ней отчетливо проглядывают идеи, обсуждавшиеся в педа­гоги­ческой среде незадолго до революции, в частности в 1916–1917 годах на I Все­российском съезде преподавателей русского языка и словесности. Сакулин воспроизвел в своей программе многие принципы, сформулированные на этом съезде: вариатив­ность в обучении (четыре варианта программы вместо одного с че­тырьмя соот­ветствующими списками произведений), внимание к интере­сам и потребностям не только учите­лей, но и учеников. Основу программы состав­ляла в основном русская литера­турная классика XIX столетия, тогда как лите­ратура предыдущих веков, а также только зарождающаяся советская лите­ра­тура занимали в ней довольно скромное место.

Урок литературы в школе при заводе «Красный богатырь». Начало 1930-х годов  © Getty Images

Задача одолеть этот список целиком не ставилась — для составителей програм­мы были куда важнее эмоциональное восприятие и самостоятельное осмысле­ние школьниками прочитанного.

«Внимание учащихся, конечно, все время фиксируется на тексте самих про­изведений. Занятия ведутся индуктивным методом. Пусть учащиеся прежде узнают Рудина и Лаврецкого, а потом уже о философских настроениях русской интеллигенции, о славянофильстве и западниче­стве; пусть прежде сживутся с образом Базарова, а потом услышат о мыслящих реалистах шестидесятых годов. Даже биография писателя не должна бы предварять непосредственного знакомства учащихся с произведениями. В школе II ступени нет возможности стремиться к исчерпывающему изучению историко-литературных направлений. Если по­надобится, пусть преподаватель исключит из предлагаемого ниже списка те или другие произведения, даже того или другого писа­теля. Еще раз: non multa, sed multum  . И главное, в центре — сами художественные произведения»  .

Литературное образование, тесно связанное с дореволюционным, вряд ли могло устроить идеологов партийного государства, в котором литература на­ряду с другими видами искусства должна служить пропаганде властной идео­логии. К тому же программа изначально имела ограниченную сферу распро­странения — и потому, что в стране было мало школ II ступени (большинство выпускников I ступени пополняли ряды пролетариата или крестьянства), и потому, что во многих регионах были свои собственные образовательные программы. Уже через несколько лет она потеряла силу регулирующего доку­мента, оставшись па­мятником отечественной гуманитарной и педагогической мысли.

1938 год

Учитель и учебник — единственные источники знаний

Между программами 1921 и 1938 года лежит такая же пропасть, как между ре­волюцией и последними предвоенными годами. Смелые поиски 1920-х годов в самых разных областях науки, культуры и образования постепенно сошли на нет. Теперь задачей науки, культуры и образования стало строительство сверхиндустриального и милитаризированного тоталитарного государства. В результате чисток и политических репрессий кардинально изменился и со­став тех, кто руководил изменениями в образовании и культуре.

К 1923–1925 годам литература как предмет исчезла из учебных планов, раство­рившись в обществоведении. Теперь литературные произведения использова­лись в качестве иллюстраций к изучению общественно-политических процес­сов и явлений, чтобы воспитать подрастающее поколение в коммунистическом духе. Впрочем, во второй половине 1920-х годов литература вернулась в сетку предметов — значительно обновленной. Следующие пятнадцать лет программы будут шлифовать, добавляя произведения советской литературы.

К 1927 году ГУС выпустил комплект стабилизированных, то есть неизменных в ближайшие четыре года программ. У учителя все меньше прав заменять одни произведения другими. Все больше внимания уделяется «общественным идео­логиям» — прежде всего революционным идеям и их отражению в литературе прошлого и настоящего. Половина девятого, выпускного класса школы-девятилет­ки была отдана молодой советской литературе, только справившей свой деся­тилетний юбилей: рядом с Горьким, Блоком и Маяковским имена Константина Федина, Владимира Лидина, Леонида Леонова, Александра Неверова, Лидии Сейфуллиной, Всеволода Иванова, Федора Гладкова, Александра Малышкина, Дмитрия Фурманова, Александра Фадеева, большин­ство из кото­рых сегодня известны разве что старшему поколению и специали­стам. Про­грамма обстоятельно излагала, как трактовать и под каким углом рассматри­вать то или иное произведение, отсылая за правильным мнением к марксист­ской критике.

В 1931 году был подготовлен проект другой стабилизированной программы, еще более идеологически выверенной. Однако сами тридцатые годы с их по­трясениями и постоянным авралом, чисткой элит и перестройкой всех начал, на которых держались и государство, и общество, не позволяли программам устояться: за это время сменилось целых три поколения школьных учебников. Стабильность наступила лишь в 1938–1939 годах, когда наконец бы­ла подго­товлена программа, без особых изменений продержавшаяся до хру­щевской оттепели, а в основном своем ядре — и до сегодняшнего времени. Утвержде­ние этой программы сопровождалось пресечением любых попыток экспери­мен­тировать с организацией учебного процесса: после признанных неудач­ными опытов с внедрением американского метода, когда учитель должен был не столько давать новые знания, сколько организовывать самостоятельную деятельность учеников по их добыче и применению на прак­тике, система вернулась к традиционной, известной с дореволюционных вре­мен классно-урочной форме, где учитель и учебник — основные источники знаний. Закре­пление этих знаний осуществлялось по учебнику — единому для всех школь­ников. Учебник следовало читать и конспектировать, а полученные знания воспроизводить максимально близко к тексту. Программа жестко регламенти­ровала даже количество часов, отводи­мых на ту или иную тему, причем это время предполагало не подробную рабо­ту с текстом, но получение, заучивание и воспроизведение готовых знаний о тексте без особой рефлексии над прочи­танным. Важнейшее значение в программе придавалось заучиванию наизусть художественных произведений и их фрагментов, перечень которых был также жестко определен.

На совещании, посвященном преподаванию литературы в средней школе, 2 марта 1940 года известный педагог и учитель литературы Семен Гуревич высказал большие опасения по поводу нового подхода:

«Прежде всего одна большая неприятность у нас в преподавании лите­ратуры — это то, что преподавание стало трафаретом… Трафарет неве­роятный. Если выкинуть фамилию и начать рассказывать о Пушкине, о Гоголе, о Гончарове, Некрасове и т. д., то все они народные, все они хорошие и гуманные. Кем-то пу­щенное слово „изнародование“ литера­туры заняло такое место в препода­вании литературы, как несколько лет тому назад занимали эти социологиче­ские определения… Если несколь­ко лет назад ребята выходили из школы с мнением, что Некрасов — это кающийся дворянин, Толстой — это философствую­щий либерал и т. д., то сейчас все писатели — такие изумительные люди, с кри­стальными характерами, с замечательными произведениями, которые только и мечтали, что о социальной революции».

В конце 1930-х годов общий список курса литературы более чем на две трети совпадал со списком 1921 года  . В основе все так же были произведения рус­ской классики, но главная задача этих произведений была переосмыслена: им предписыва­лось рассказать о «свинцовых мерзостях жизни» при царизме и вызревании революционных настроений в обществе. О том же, к чему при­вели эти настро­ения и каковы успехи построения нового государства рабочих и крестьян, повествовала молодая советская литература.

Урок литературы в 5-м классе. У доски — будущий молодогвардеец Олег Кошевой. Украин­ская ССР, Ржищев, январь 1941 года

Отбор произведений определялся не только их безусловными художественны­ми достоинствами, но и способностью встроиться в логику советской концеп­ции литературного развития Нового и Новейшего времени, отражающей посту­пательное движение страны к революции, построению социализма и комму­низма. В 1934 году школь­ное образование стало десятилетним и историко-литературный курс занимал уже три года вместо двух. Перед произведениями фольклора, русской и совет­ской литературы стояла еще одна важная воспита­тельная задача — давать образ­цы подлинного героизма, боевого или трудового, на которые могли бы рав­няться юные читатели.

«Показать величие русской классической литературы, воспитавшей многие поколения революционных борцов, огромное принципиальное отличие и морально-политическую высоту советской литературы, научить учащихся разбираться в основных этапах литературного разви­тия без упрощенства, без схематизма — такова историко-литературная задача курса VIII–X классов средней школы».  

1960 год

Сокращение часов и расширение списка: крушение надежд на обновление предмета

После разрухи военных и первых послевоенных лет наступило время жесткого идеологического прессинга и кампаний: целые отрасли науки становились объектами репрессий, факты искажались в угоду идеологии (к примеру, превозносилось превосходство русской науки и ее пер­венство в большинстве отраслей научного знания и техники). В этих условиях учитель превращался в проводника официальной линии в образовании, а шко­ла — в место, где уче­ник подвергается идеологическому давлению. Гуманитарное образование все больше утрачивает свой гуманисти­ческий характер. Смерть Сталина в 1953 го­ду и наступившая следом оттепель сопровождались надеждой на изменения в стране — в том числе и в области образования. Казалось, школа обратит вни­мание на ученика и его интересы, а учитель получит больше свободы в орга­низации учебного процесса и отбора учебного материала.

8-й класс:

• «Слово о полку Игореве»
• Денис Фонвизин. «Недоросль»
• Александр Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву» (избранные главы)
• Александр Грибоедов. «Горе от ума»
• Александр Пушкин. Лирика, «Цыганы», «Евгений Онегин», «Капитанская дочка»
• Михаил Лермонтов. Лирика, «Мцыри», «Герой нашего времени»
• Николай Гоголь. «Ревизор», «Мертвые души», т. 1

Как уже было сказано, сложившийся к концу 1930-х годов советский школьный канон впоследствии менялся мало. В нем пока еще не было места «сомнитель­ным» Достоевскому и Есенину, мелодраматическая «Анна Каренина» с ее «мыс­лью семейной» была заменена на патриотическую «Войну и мир» с ее «мыслью народной» в годы войны, а модернистские течения рубежа веков были втисну­ты в шесть ча­сов под самый конец девятого класса. Десятый, выпускной, класс был полно­стью посвящен советской литературе.

Школьницы в музее-заповеднике Пушкина «Болдино». 1965 год. © Жиганов Николай / Фотохроника ТАСС

В этот период определяется квадрига русской классики, запечатленная на фронтонах типовых школьных пятиэтажек 1950-х годов: два великих поэта — русский дореволюционный гений Пушкин и советский Маяковский — и два великих прозаика — дореволюционный Лев Толстой и советский Горь­кий.  Особенно много времени составители программы отводили изучению Пушкина: в 1938 году — 25 часов, в 1949-м — уже 37. Остальным класси­кам часы пришлось подрезать, так как они попросту не умещались во все раз­бухаю­щий, прежде всего за счет классиков советских, школьный канон.

Заговорить не только об обновлении состава школьного кано­на, но и о подхо­дах к его формированию и наполнению, а также принципах организации лите­ратурного образования в целом удалось только во второй поло­вине 1950-х го­дов, когда стало понятно, что страна взяла курс на некоторое смягчение идео­логического режима. Издание для учителей, журнал «Лите­ратура в школе», печатал стенограммы обсуждений проек­та новой про­граммы по литературе, а также письма простых учителей, школьных и ву­зовских методистов и библиотекарей. Звучали предложения изучать лите­ра­туру ХХ века не один, а два последних года или включать ее в курс 8–10 клас­сов. Находились даже смельчаки, спорившие с тем, что «Войну и мир» следует обязательно изучать в полном объеме: по мнению учителей, большинство их подопечных были неспособны осилить текст.

Урок литературы в 10-м классе. Ученик читает стихотворение Александра Блока. Ленинград, 1980 год © Белинский Юрий / Фотохроника ТАСС

Однако долгожданная программа, вышедшая в 1960 году, стала большим разо­чарованием для всех, кто надеялся на перемены. Больший объем нужно было втиснуть в еще меньшее количество часов — составители программы предла­гали учителям самим решить проблему и каким-то образом успеть пройти все предписанное не в ущерб глубине постижения.

Не спасало ни изучение некоторых произведений в сокращенном виде, ни уменьшение часов на зарубежную литературу. В изучении литературы провозглашались принципы систематичности и историзма: живой литературный процесс укладывался в ленинскую концепцию «трех этапов револю­ционно-освободительного движения в России»  . Материал по-прежнему требовалось просто запоминать в изложении учителя и (или) учебника.

«Необходимо предостеречь преподавателей от чрезмерно детально­го анализа произведения, а равно и от упрощенных трактовок лите­ра­турных явлений, вследствие чего изучение художественной ли­терату­ры может утратить свою образно-эмоциональную сущность».

1984 год

Воспитание чувств вместо идеологии

После оттепели вся страна выстроилась в очереди за дефицитом — и не только за югославскими сапогами или отечественными телевизорами, но и за хорошей литературой, полками с которой стало модно украшать ин­терьеры квартир. Расцвет книжного рынка, в том числе и подполь­ного, мас­сового кинематогра­фа, советских литературных и иллюстрированных журна­лов, телевидения, а для кого-то — и самиздата, становился серьезной конкуренцией унылому советскому школьному предмету «литература», спасаемому лишь отдельными подвижниками учителями. На смену идеологии в школьную литературу при­ходит воспитание чувств: в героях начинают особенно цениться их душевные качества, в произведениях — поэтичность.

8-й класс:

• «Слово о полку Игореве»
• Жан-Батист Мольер. «Мещанин во дворянстве»
• Александр Грибоедов. «Горе от ума»
• Александр Пушкин. «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы…»), «К морю», «Я помню чудное мгновенье…», «Пророк», «Осень», «На холмах Грузии», «Я вас любил…», «Вновь я посетил…», «Я памятник себе воздвиг…», «Евгений Онегин»
• Джордж Гордон Байрон. «Паломничество Чайльд-Гарольда» (I и II песни), «Душа моя мрачна»
• Михаил Лермонтов. «Смерть поэта», «Поэт», «Дума», «Как часто, пестрою толпою окружен…», «Выхожу один я на дорогу», «Родина», «Герой нашего времени»
• Николай Гоголь. «Мертвые души»
• Виссарион Белинский. Литературно-критическая деятельность

Для бесед по советской литературе

• Анатолий Алексин. «А тем временем где-то…», «В тылу как в тылу»
• Чингиз Айтматов. «Джамиля», «Первый учитель»
• Василь Быков. «Альпийская баллада», «Дожить до рассвета»
• Олесь Гончар. «Человек и оружие»
• Савва Дангулов. «Тропа»
• Нодар Думбадзе. «Я вижу солнце»
• Максуд Ибрагимбеков. «За все хорошее — смерть!»
• «Имена на поверке. Стихи воинов, павших на фронтах Великой Отечественной войны»
• Вадим Кожевников. «Заре навстречу»
• Мария Прилежаева. «Удивительный год», «Три недели покоя»
• Юхан Смуул. «Ледовая книга»
• Владислав Титов. «Всем смертям назло»
• Михаил Дудин, Михаил Луконин, Сергей Орлов. Избранные стихи

Школьники пишут сочинение на выпускном экзамене. 1 июня 1984 года © Кавашкин Борис / Фотохроника ТАСС

Число часов, отпускаемых на литературу в 8–10 классах, продолжает сокра­щаться: в 1970-м это всего 350 часов, в 1976 году и на ближайшие четыре десятиле­тия — 340. Школьная программа в основном пополняется произведе­ниями, которые особенно близки консерваторам: на мес­то слишком критич­ного по отношению к традиционному укладу роману Сал­тыкова-Щедрина «Господа Головлевы» в начале 1970-х в программу прихо­дит роман «Преступ­ление и нака­зание», противопоставляющий бунту против существующих порядков идею личного спасе­ния. Рядом с «урбанистом» Маяковским встает «крестьянский» Есенин. Блок в основном представлен стихами о Родине.

Кадр из фильма Михаила Швейцера «Мертвые души». 1984 год «Мосфильм»,«КиноПоиск»

В 1960–70-е годы по многим произведениям школьного канона снимаются фильмы, сразу же приобретающие широкую популярность: они решают про­блемы и нечтения, и адаптации сложных или исторически далеких смыслов классических произведений к восприятию их широкими массами, с идейной проблематики перенося акцент на сюжет, чувства героев и их судьбы. Все прочнее утверждается мысль о том, что классика общенародна: она как буд­то бы со­четает в себе доступность массовой литературы с высокохудоже­ственностью непреходящих шедевров (в отличие от произведений нереали­стических, особенно «модернистских», адресованных в основном отдельным группам «эстетов»).

«Классическая литература — литература, достигшая высочайшей сте­пени совершенства и выдержавшая испытание временем, сохра­няющая значение бессмертного творческого примера для всех по­следующих писателей».  

Произведения о революции, Гражданской войне и коллективизации уходят в сокращенное или обзорное изучение (четыре часа на «Как закалялась сталь») либо на внеклассное чтение  , объем которого все возрастает. Зато все больше произведений о Великой Отече­ственной войне: восемь часов, прежде отпускае­мых на изучение «Поднятой целины» Шолохова, теперь поделены между этой эпопеей и рассказом «Судьба человека». Литература последних десятилетий читается дома самостоятельно, после чего в классе обсуждается одна из четы­рех тем: Ок­тябрьская революция, Великая Отечественная война, образ Ленина, образ нашего современника в произведениях современных авторов. Из 30 про­заи­ческих произведений советских писателей, предложенных на выбор для об­суждения в 8–9 классах, десять книг посвящены военному времени, три — революции и Гражданской войне, пять — жизни и деятельности Ленина. Де­вять из 24 писателей представляют национальные литературы СССР. Впро­чем, само появление раздела «Для бесед по советской литературе» стало знаком приближения новых времен в отечественном образовании, в том числе и в ли­тературном: из лекции с последующим опросом урок хотя бы иногда превра­щается в беседу; в обязательном списке появляется хоть какая-то вариатив­ность, пусть и только в выборе произведе­ний текущего литературного процес­са. И все же, несмотря на эти уступки, литературное образование позднесовет­ского времени предлагало сфальсифицированную, идеологически и цензурно обкромсанную историю русской литературы, в которой очень многому не было места. Авторы программы 1976 года, текст которой почти без изменений пере­кочевал в программу 1984-го, этого не скрывали:

«Одна из важнейших задач учителя — показать учащимся, что роднит советскую литературу с передовым наследием прошлого, как она про­должает и развивает лучшие традиции классической литературы, и вместе с тем раскрыть качественно новый характер литературы социа­листического реализма, являющейся шагом вперед в художественном развитии человечества, классовую основу ее общечеловеческого комму­нистического идеала, многообразие и эстетическое богатство советской литературы».

Десятиклассники перед уроком русской литературы. Казахская ССР, 1989 год © Павский Александр / Фотохроника ТАСС

Уже через несколько лет на месте СССР возникнет другое государство, а на ме­сте раздутого обязательного списка — еще более объемный рекомендатель­ный, наконец-то вновь, как в начале 1920-х годов, доверивший учителю право само­му выбрать из предложенного перечня имена и произведения с учетом ин­те­ресов и уровня учеников. Но это будет уже история постсоветского школьно­го канона, не менее драматическая, в которой активное участие примут и роди­тельское сообщество, и педагогическая общественность, и даже высшее руко­водство страны.