О чем плачут христиане? Почему светские люди боятся Церкви? И как взрастить в душе сад радости? Поговорим о второй заповеди блаженства: Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Невеселая вера?
Для людей поверхностных Православие предстает как грустная, мрачная, печальная религия. Их небольшой опыт столкновения мирского, где показателем радости является перманентная привычка смеяться и натягивать лицевые мышцы, с редкими льдинами церковности в жизни рисует именно такую картину.
Якорь номер один. Умер близкий или знакомый человек. Посетители похорон показательно грустны (для светских людей иначе переход в вечность не воспринимается) облачены в черное, слышится надрывный плач, скорбную атмосферу дополняет гроб с распятием, надписи на саване на непонятном языке, горят свечи, замечен священник с кадилом. Религия начинает ассоциироваться со смертью, болью потери и горем.
Якорь номер два. Поход в церковь «поставить свечку» или «зайти помолиться» бывает вызван далеко не позитивными обстоятельствами. Снова Православная вера получает в голове светского человека ярлык мрака, вновь бессознательно.
Якорь номер три. Крестины, попытка постоять на богослужении, да или просто посещение служб без особого понимания вызывают боль. Нераскаянная душа сталкивается с обличением, которое не всегда осознается, но довольно сильно чувствуется внутри. У кого-то рекой текут слезы, кому-то становится плохо, в том числе и от запаха свечей. Вкупе с непониманием происходящего сосредоточенные молитвенные лица, проникновенное лицо священника, размеренное пение клироса включают в душе доселе хорошенько не замечаемые тумблеры. Заглянув в себя, становится страшно. Нет, пожалуй, на этого монстра я смотреть не буду. Запру его в клетку. Буду подкармливать. Но только не сталкиваться с ним. Надо отвлечься… чем-то веселым.
Соблазн и безумие
Мiр смотрит на христиан с ненавистью и непониманием, реже – с уважением. Христиане смотрят на мiр с жалостью и сожалением. Финиш автострады жизни известен, неизвестен лишь момент, когда закончится горючее. Об этом, правда, люди стараются не думать. Неудобный вопрос, который «портит настроение» и невольно толкает на пересмотр всех правил жизни. Но это сложно, поэтому нет.
Верующие люди регулярно встречаются с Богом. Этот миг прекрасен, его трудно передать, но еще труднее с чем-то перепутать. Пространство вокруг играет яркими красками, сердце переполняет радость, в груди пробивается источник свежести, тело обволакивает легкость, и все это сливается в любовь к Господу и людям вокруг. Бог приоткрывает нам врата вечности, позволяя вдохнуть глоток воздуха Небесного Царства.
Проблема в том, что краски, радость, свежесть, легкость и любовь нуждаются в сохранении и подпитке. Чудовищно больно растерять то, что христиане называют благодатью. Для посторонних: это такое состояние, когда так хорошо, что ничего не надо. Блаженство.
Душу не зря называют садом. Сад нуждается в заботе, сезонных работах, прополке от сорняков, обрезке деревьев, уборке территории. Чтобы собранный урожай был действительно урожаем. Чтобы душа цвела, ей, по аналогии с растением, нужна живительная влага. Тут и вступает в действие тот самый плач, которого так боится около- и внецерковная светскость.
Гордость не станет плакать. Разве, как сказал Иоанн Кронштадтский, в таком человеке плачет «бессильная злоба, униженная гордость неудовлетворяемая суетность и оскорбленное самолюбие». Но совсем не смирение, увидевшее, как далеко она находится от источника вечного счастья – Бога. Плач это и сожаление, и раскаяние, и намерение к новой жизни.
Плачущий может буквально и не рыдать, но сожалением, тоской по Богу, скорбью о своем духовном несовершенстве будет наполнена его жизнь. Все, что происходит вокруг злого, будет не осуждаться с презрением, ненавистью и раздражением, как это часто бывает. Наоборот, плачущий сожалеет обо всем. Ему горько, от того, что образ Бога в нем и в окружающих людях регулярно подвергается поруганию. Посмотрим на себя. Мы – образ Бога. Отлично. Что мы говорим, о чем думаем, как поступаем? Совесть напоминает о себе, но мы продолжаем делать «что-то не то». Все, как говорит русская поговорка, с грехом пополам. Если не больше в пользу греха.
Нищий духом увидел свое несовершенство и дистанцию с Создателем. На второй ступени – второй заповеди блаженства – начинается действие. Внутреннее, но плодотворное. Конечно же (и это не требует объяснения), плач происходит в сердце. Это не слезы на показ для людей или даже для Бога. Их вообще может сначала и не быть. Это боль сердца, которую человек не глушит обезболивающими материального, а усиливает, понимая, что гнойник нужно вскрыть. Иначе будет хуже.
Молитва сердца
Но где же место радости? Оно есть.
«Всему свое время… время плакать и время смеяться»
(Еккл. 3:1,4).
За покаянием наступает радость. Плачущие о своем несовершенстве утешатся. Когда в раскаянии с души падает тяжелый камень греха, краски, радость, свежесть, легкость и любовь возвращаются. Радость имеет место в жизни христианина.
Но жизнь во Христе отличается от того, о чем говорит мiр. С ним все понятно, он просто себе отвлечения, инфантильно и безответственно избегая даже мыслей о принципиальных вопросах. Ирония и здесь позволяет срезать острые углы. Которые, правда, не решают проблемы.
Вечные вопросы, как смерть, посмертная участь, Страшный Суд и прочие из них вытекающие, не вызывают на лице усмешки. Достигну ли я ступени личной святости? Уверенности просто нет. Есть упование на милость Бога. Бог милостив, но удостоюсь ли я этой милости? Плач распахивает окно надежды. Надежды на милость, радость и утешение. Прощение и успокоение.
Внутренний плач – как молитва сердца. Царь Давид, имея власть, деньги и славу, рыдал о собственном несовершенстве. В каком бы достатке он не пребывал, суета и временность жизни четко рисовал пророку ничтожность в сравнении с Богом и Его Царством. Псалмопевец чувствовал нехватку Господа, как скучает сын по отцу, когда тот долго отсутствует, трудясь ради достатка семьи, отправляясь в командировки, неся нелегкое бремя заботы о семье. Плач помогает помнить, что у нас есть сердце. Плач делает человека живым. Плач запускает процесс перемены ума и приближает к утешению вечной жизни.
