Рассказ.
Лучи утреннего солнца бодро освещали золотые купола кафедрального собора. Через десятки протянутых к главному государственному храму многоуровневых переходов спешили богомольцы. Первый сектор – для руководства страны и высшей знати. В середине – ученые. Вдоль стен занимали свои места военные. Совсем сзади без надежды увидеть службу кроме как через мониторы ютился народ попроще.
Стефан Стефанов привычно встал рядом со своим старым знакомым и коллегой по работе, доктором исторических наук Авдеем Апостасовым. Авдей попытался протянуть товарищу руку для приветствия. Стефан, вытянув указательный палец правой руки, затряс кистью, не поворачиваясь к коллеге. Служба идет, стой благоговейно, прочитал Авдей в его жесте. Стефан и стоял благоговейно, всеми чувствами и разумом будучи в ней. Мужчина, пытаясь освободить сознание от последних обрывков сна, как мог собирался с силами на молитву. Время лишило его возможности общаться с носителями традиции, все, чем располагал Стефан – книги. Но и сквозь страницы в его душу проникал благодатный опыт отцов, живших много, очень много столетий назад.
– Стёф, приходи на ужин, – Авдей поймал коллегу на паперти. Стефан, как и всегда, очень быстро старался покинуть собор после окончания службы. – Жена утку готовит. Я накопал старинный европейский рецепт в одной из архивных книг… Должно быть очень вкусно.
– Ава, не могу, – покачал головой Стефан. Его взгляд был исполнен мысли, он смотрел куда-то в сторону. – Ты же знаешь, я стараюсь потреблять мясо лишь по большим праздникам. Избыток мяса у неженатого мужчины распаляет плоть… Да и у женатого. И статью закончить надо.
Авдей нахмурился, упер кулаки в бока и застучал носом ботинка по металлическому полу перехода.
– Слушай, тебе, может к врачу? Или к священнику сначала? Чего с тобой вообще? С утра до вечера за книгами и писаниной, избегаешь общения, дом превратил в церковь, сейчас еще мясо есть перестал… Нет, это, хорошо, конечно, что ты так стараешься заниматься душой, но почему бы тебе не попробовать быть как все мы? Основные предписания исполняем и просто живем! Жену бы тебе, сразу вся эта дурь выйдет, куда надо…
– Авдей, мне пора, – Стефан символически откланялся и развернувшись, быстро пошел прочь. Апостасов недоуменно смотрел ему в след.
Стефан Стефанов был известным богословом. Несколько лет назад он отошел от преподавательской работы и погрузился в научные исследования, благо, возможности в современном мире для этого были. Богослов перешел к работе с древними текстами и историческими источниками, с которыми иногда помогал Авдей Апостасов, не менее известный в стране историк. Двое ученых сблизились на работе, иногда вместе проводили время за размышлениями и спорами о человеческой жизни.
Однако по мере погружения Стефана в свою исследовательскую деятельность он становился, по мнению Авдея, все более и более странным. Ученый-историк, привыкший все систематизировать и разжевывать, в хронологическом порядке выстроил для себя примерную клиническую картину безумия коллеги. Сначала богослов выбросил ортопедическую кровать, предпочтя тонкий матрас и жесткий пол комфортному сну. Из квартиры исчезла почти вся мебель, целая комната превратилась в самый настоящий домашний храм. Стефан стал мало разговаривать, и, несмотря на сосредоточенный взгляд, находился он зачастую далеко от собеседника. Богослов начал соблюдать очень строгие посты, постепенно вводя в свой рацион самую простую и однообразную пищу.
Встречам ученых Стефанов предпочитал уединение. При этом редкими стали и его разговоры со священниками. Исключение составлял один очень старый батюшка, который в прошлом неоднократно отправлялся в экспедиции в «падший мир». Авдей слышал об этом священнике, он служил на окраине в совсем маленьком храме. Некоторые считали, что поп доживает свой век и не совсем в своем уме. Маленькая группа верных духовных чад почитала его старцем.
«Падшим миром» называли территорию за пределами города-государства. Стефан довольно смело говорил Авдею, что неплохо бы покинуть пределы страны и отправиться в путешествие, побывать в тех местах, где когда-то находились древние святыни и подвизались великие подвижники. Но закон запрещал гражданам покидать государство. Такую возможность имели лишь спецгруппы, которые формировали из военных и роботов, реже к ним добавляли ученых. Можно было попасть в экспедицию, если ты был геологом или нефтеразведчиком. Или еще каким-то специалистом, разбиравшемся в ископаемых. Богословов и историков за периметр не отправляли, считая, что у цивилизации есть избыточные данные в книжных источниках.
Авдей сглатывал при одной мысли о возможности покинуть периметр. Да и зачем? В стане было абсолютно все, что нужно для жизни. В современном мире человек рождался для развития. Бедных не было. Все основные блага, такие как еда и вода, квартиры, образование, были бесплатны. Хотелось большего? Всегда имелась возможность много работать или открыть свой небольшой бизнес, хотя для этого ниш имелось не так уж много. Работу вокруг делали роботы, люди лишь контролировали ситуацию. Все без исключения специалисты были учеными, рабочий процесс позволял и обязывал исследовать свою деятельность, пока машины выполняли основные задачи. Конечно же, чиновниками (или администраторами, как их называли), были люди. Нельзя сказать, что администраторов было уж очень много, но они были.
Те, кто не нашел себя в науке, шли в военные. Профессиональными воинами становились и бунтари, которым не по нраву приходился излишний комфорт страны. Хотя и войсках его было с избытком. Атаки варваров из «падшего мира» были крайне редки и не организованы, вооружение их старело и в последние годы нападения можно было скорее назвать «попытками проникновения за периметр». Дикари искали лучшей жизни, надеясь легализоваться в раю на земле, о котором знали только, по слухам. Говорят, что некоторые все же проникали в мир, селились на окраинах, где сердобольные священники прятали таковых у себя. Кто-то, возможно, легализовался.
Авдей был женат, и имел двух маленьких детей. Большего ему и не хотелось. Жена, как водится, вела домашнее хозяйство. Вернее, его вела масса машин, а супруга или занималась детьми, или где-то пропадала с подругами. Стефан как-то попросил у Авдея найти ему электронные первоисточники старинной книги «Домострой». Затем богослов около недели аккуратно намекал историку, как следует организовать семейный быт. Авдей округлял глаза и отмахивался.
Сегодня ученый-историк планировал отужинать с коллегой у себя дома, но, видимо, преждевременно. Апостасов надеялся еще уговорить Стефана в институте в течение дня. Однако он был крайне удивлен, когда обнаружил кабинет товарища закрытым. В полном недоумении Авдей подошел к дверям своей рабочей комнаты, приложил палец к замку и, дождавшись, пока разъедутся двери, вошел внутрь.
В контейнере исследовательского стола под пластиковым стеклом на тридцать первой странице была раскрыта потрёпанная книга начала XXI века. Из угла кабинета спешно выкатил полуметровый робот-помощник и заученно поприветствовал начальника. Авдей, усмехнувшись, приветствовал в ответ. Плюхнувшись в кресло за письменным столом, Апостасов заметил исписанный клочок бумаги. Взяв бумажку сначала без особого интереса, уже подумывая отправить ее в мусорное ведро, Авдей через несколько мгновений читал его крайне внимательно. В руках он держал было ни что иное, как краткое послание от Стефана Стефанова, доктора богословских наук.
«Дорогой Авдей! Все, о чем я тебе говорил, сбылось. Я принял решение покинуть периметр и отправиться в те места, где когда-то находился Печеро-езереский монастырь. Хочу увидеть жизнь настоящих монахов. Есть этот монастырь или нет – мне предстоит узнать, быть может, ценой собственной жизни, но, как я тебе неоднократно говорил, эта комфортная и сытая жизнь не ведет ко спасению и мучает мою душу тем больше, чем я узнаю из наследия святых отец. Прости меня, дорогой друг, может, еще свидимся!»
Фотограф монах Онуфрий, Соловки
Авдей поморщился и перечитал текст вновь. Подписи и даты – ничего не было, да и этого и не требовалось. Письмо дошло до адресата, и Апостасов прекрасно понимал, от кого оно. Видимо, Стефан положил этот клочок бумаги ему на стол вчера. Они вместе выходили из кабинета после работы, богослов неспешно прогуливался по комнате, вновь рассуждая о жизни. Незаметно для Авдея ученый положил на стол записку.
Вот и все, подумал Авдей. Сейчас в голове Апостасова возникало одновременно несколько параллельных мыслительных линий. С одной стороны, историк был шокирован. Неужели этот сумасшедший все-таки решился?! С другой, Авдей где-то в самой глубине своей души всегда завидовал Стефану за его смелость в мыслях и поступках. Апостасову совсем немного, хоть краешком глаза, хотелось посмотреть, что там за периметром. Но граждан даже на стену не допускали. Стефанов намекал коллеге о возможности отправиться в путешествие вместе, однако Авдей всегда категорично рубил с плеча. Третья мыслительная линия тянулась в голове животным ужасом от того, что пропажу вскоре заметят, хватятся отчаянного богослова и делом, займется Агентство госбезопасности. А Апостасов, наверняка, будет рассматриваться как главный свидетель, или даже как сообщник.
От последней мысли Авдея бросило в холод. Он вскочил и принялся нервно мерить шагами кабинет. Внутри него начиналась настоящая борьба, которая вырвала его из зоны комфорта и ставила перед ним серьезный выбор. Отнести, не мешкая, записку начальству и вывалить все, как есть, сначала ректору, а затем агентам? Или ждать, пока придут сами? А может, сделать вид, что ничего неизвестно?
Первый вариант был самым безопасным. Да, Апостасова могли упрекнуть в том, что он не предотвратил побег, не сообщил заранее, куда нужно, но и здесь легко можно было парировать, что мысли – всего лишь мысли. И Авдея поддержала бы вся ученая общественность, мол, Стефанов, конечно, был странноватый, но чтобы сбежать из страны… При втором варианте, дабы не попасть в сообщники, историку нужно было уничтожить записку. Мол, пропал и пропал. Да, грезил путешествиями к местам древних монастырей. Разговоры и только. И ничего не сказал. Ну, а третий вариант… Внезапно Авдей подумал, что в таком случае он может стать жертвой завистников. Да, Стефана в последний год видели только в обществе Авдея!
Пойти и рассказать все, как есть, решил Апостасов. Так спокойнее. И, уже собравшись направиться к ректору, Авдей вдруг остановился. У него внутри появилось некое чувство, словно его кто-то останавливал. Он медленно подошел к своему столу и вернулся в любимое кресло. Облокотившись локтями на столешницу, Апостасов уронил голову на растопыренные ладони и зарыдал. Стефанов, несмотря на свои странности, действительно был для Авдея не просто коллегой и приятелем, а другом. Историк ведь не просто так проводил вместе с ним много времени. Стефан делал самую заурядную комфортную жизнь Авдея по-настоящему интересной и наполненной, одними своими размышлениями и рассказами заставляя Апостасова погружаться в иной мир. Стефанов не был лицемером. Он говорил и жил честно, согласно своим убеждениям. Стефан, несмотря на некоторую закрытость, всегда мог подбодрить и дать ценный совет. Он был духовно очень грамотным человеком. Все учились духовным законам, но Стефан, словно, знал больше многих. Возможно, это звучало громко, но с уходом богослова Авдей будто потерял часть себя.
Стефан наверняка еще даже не выбрался за периметр, рассуждал Апостасов. Внешний вид богослова, тот, в котором он предстал перед коллегой утром в соборе, ни единожды не намекал на дальнюю дорогу. Значит, Стефан должен был добраться до дома, и уже оттуда выдвинуться к периметру. Путь не близкий, поэтому пойди Авдей к ректору, богослова просто объявят в розыск и очень быстро схватят. Апостасов решил, что нужно уничтожить записку и сделать это вне стен института. Скомкав клочок бумаги, он утопил его в задний карман брюк…
Продолжение следует
