Брак – это крестовоскресный путь

Не пытайтесь кого-нибудь исправить. Это огромная ошибка в браке. Как и в мо­нашестве. Когда приходишь в монастырь, тебе не дано исправлять монастырь, это непозво­лительно, тебе нельзя исправлять старца или братию. В монастыре исправляешься ты, а не ты исправляешь кого-нибудь или весь мона­стырь. С той самой минуты, как ты подума­ешь: «Надо бы этому старцу и братиям стать более вежливыми, добрыми, учтивыми!» – ты уже потерял всё и однажды оттуда уйдешь.

И с того самого момента, когда ты попыта­ешься в браке сделать другого таким, каким хочется тебе, произойдет одно из двух: или ты его «съешь» – если он слишком добрый, сла­бохарактерный и просто мягкий человек, он будет подавлен тобой; или, если он не такой, у вас каждый день будут конфликты.

В браке исправляют себя и только себя.

Здесь происходит то, о чем говорят отцы: ты правильно настроишься к другому, и, если дру­гой не меняется, изменишься ты. Ты сам най­дешь, как относиться к другому, если он никак не может понять, что должен измениться. Как учил наш старец, когда я говорил ему:

– Родители меня не понимают! Я не нахо­жу общего языка с ними.

Он говорил:

– Ничего страшного, дитя, а ты возьми и пойми их! Если они тебя не понимают, тогда пойми их ты, и вопрос будет решен.

И действительно, если ты сам поймешь дру­гого человека, тогда ты уже не будешь так доби­ваться того, чтобы он понял тебя.

Мы читаем жития древних и современных святых, например, житие старца Ефрема Катунакского, а он сорок два года жил с таким стар­цем, который был сущим тираном, – другие отцы больше 15–20 минут не могли его выне­сти. Наш старец говорил: «Я терпел его 30 ми­нут, а потом мы уходили». С ним никто не мог ужиться. А он даже не был первоначальным старцем отца Ефрема: отец Ефрем начинал со своим старцем, но через год тот умер, и после него остался старцем этот отец Никифор, и был он деспотом, душевно больным, энергией обла­дал просто демонической. Отцу Ефрему было двадцать лет, когда почил его старец, и вот сорок два года он оказывал послушание этому очень тяжелому человеку, я даже не могу сказать вам, насколько тяжелому, чтобы не шокировать вас.

Много раз отец Ефрем не выдерживал и пы­тался уйти от отца Никифора, но как только ре­шался уйти, благодать Божия тут же покидала его. А ведь отец Ефрем был богоносцем – он имел такое дерзновение пред Богом, что гово­рил с Ним, как другой говорит со своим другом, но всё равно Бог был неумолим и попустил ему мучиться целых сорок два года.

Под конец отец Никифор совсем лишился рассудка. Так прошло года три-четыре, и это было огромное мучение. И вот когда отец Никифор почил и его хоронили, то, прежде чем опустить его тело в могилу (не знаю, це­луют ли в миру тело покойника, но на Свя­той Горе, когда старец скончается, прежде чем опустить его в могилу, все послушники подходят, чтобы взять у него последнее бла­гословение и попросить прощения), подошел и отец Ефрем и поклонился тленным остан­кам. И в тот самый миг, когда он кланялся по­чившему, Бог известил его внутренне, что на то, что он сделал (остался при старце), была Божия воля.

И отец Ефрем ответил Богу:

– Сорок три года я молился и спрашивал у Тебя, какова Твоя воля, но Ты мне не сказал! И говоришь это сейчас, спустя сорок три года? Что же мне теперь делать, когда старец почил? А если бы я его оставил и ушел раньше?

– Если бы ты это сделал, ты погубил бы себя! – услышал он ответ в душе

Видите, освящение и спасение пришло к этому человеку не посреди счастливого су­ществования, а через тяжелую жизнь, через огромный труд, ибо, к сожалению, дела обсто­ят именно так. Только через Крест приходит Воскресение. Только Крестом может спастись человек, эта наша падшая и больная природа, заквашенная на падении. Чтобы смочь отри­нуть болезнь этого падения, она должна взойти на крест. Человек должен идти по стопам Хри­ста. В противном случае, если мы не хотим идти этим путем – разумеется, мы свободны сде­лать это, – тогда не надо ждать, что мы станем учениками распятого Христа. Потому что если Христос добровольно взошел на Крест и Кре­стом пришла радость всему миру, то это значит, что каждый человек, который хочет спастись, должен добровольно взойти на свой крест и че­рез крест он обретет великую радость.

Но не надо смотреть на свою супругу как на Диоклетиана или Нерона и говорить: «Ка­кое счастье, моя жена – мой палач, и она меня освятит!» Не так, но с благим помыслом и на правильном основании: мы вступаем в брак, чтобы подвизаться, отсечь свои страсти, пре­возмочь себя, «чтобы я умер для того, чтобы жил другой».

Как-то пришла ко мне одна мать, хотевшая развестись, потому что больше не любила сво­его мужа, и он ее не любил. И она мне сказала:

– Не могу я жить с человеком, которого не люблю!

– Хорошо, но что будет с твоими детьми?

– Да ладно, с детьми! Со мной вот что бу­дет? Как я буду жить в таком браке?

Я ей ответил:

– Но кто тебе сказал, что ты должна жить в браке?

В брак ты вступаешь не для того, чтобы жить, а чтобы умереть. Брак – это твоя моги­ла, в браке надо умереть, чтобы жить. Как ког­да становишься монахом, ты уходишь в мона­стырь не чтобы жить, а чтобы умереть. И когда мы крещаемся, то поем все: «Крестившиеся во Христа, мы в смерть Его крестились»: Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа

Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жиз­ни (Рим.6:3–4).

Христианская жизнь означает крест и смерть. Следовательно, весь наш путь как христиан лежит через смерть ветхого чело­века, чтобы ожил новый человек, и когда это произойдет, тогда мы увидим, что всё хорошо весьма.

Когда человек очистит себя, улучшится и станет совершенным во Христе, тогда всё во­круг него меняется, и его брак, каким бы труд­ным он ни был, реально становится местом, где Бог являет Свое Царство. Поэтому в чинопо­следовании венчания мы поем тропари мучени­кам: «Святии мученицы…» и т. д., возлагаем «мученические» венцы на головы молодоженам, и все это показывает, что речь идет о муче­ническом пути через смерть (ветхого человека) в браке, ведущем к Царству Божию.

В браке спасаются многие. Хорошо, может, и нет записанного жития таких святых, но в действительности есть женатые люди, даже превосходящие современных монахов. И все мы знаем подобные примеры.

Можно говорить, что отец Ефрем жил со старцем-тираном, но у отца Ефрема была и Бо­жия благодать, он молился, да и старец Иосиф Исихаст обитал поблизости. А женщина, кото­рая не сорок два года, а шестьдесят лет живет с мужем-тираном, который хуже отца Никифо­ра? День и ночь живет с человеком, который причиняет ей муки, может избить и даже убить ее? Эта женщина, претерпевающая всё ради любви ко Христу, разве она не пришла в меру отца Ефрема, а возможно, и выше?

Без сомнения, у людей в миру столько скор­бей и крестов! У скольких родителей растут дети с тяжелыми заболеваниями, скольких жен обижают мужья! В миру очень много такого. Эти люди неизвестны, потому что не нашлось того, кто написал бы о них. Монахам другие мо­нахи составляют жития, а кто напишет о про­стом человеке?

Но я не считаю, что спасается больше мона­хов, чем женатых. Во-первых, монахов числен­но меньше. Сколько сейчас монахов на Кипре, человек сто? А мирян семьсот тысяч. Что это значит? Что спасутся только сто монахов? Спа­сутся не одни они. Других спасающихся людей так много!

Действительно, брак как таковой – это пре­одоление себя, даже самый счастливый брак. Если он сохраняется, значит, ты превозмога­ешь себя. Когда отец каждый день буквально из кожи лезет, надрывается на солнцепеке (если он, к примеру, строитель или кузнец) и зараба­тывает 50 лир в день, а дети приходят и просят у него: один 10 лир, другой 20, а третий 30 и от­нимают у него все деньги, ради которых он уби­вался и стал весь черный как смола, – разве этот человек не превозмогает себя, не отдает свою кровь, отдавая деньги, которые добыл своей кровью, чтобы дети могли пойти и купить себе игрушки? Это самопожертвование.

Некоторые люди задаются вопросом: поче­му жизнь нехристиан кажется благополучной представляется в розовом свете, а у христиан она должна быть мучением? А почему жизнь церковных людей кажется вам более тяжелой?! Наоборот, она легче, ведь они в своих трудно­стях могут опереться на Христа, а человеку, не имеющему надежды, на что опереться? На что обопрется в трудную минуту тот, кто не умеет молиться, кто не знает, что существует другая жизнь, тот, в чьей жизни нет Христова присутствия? Как он выдержит несправедли­вость, удар, когда нет противовеса – Христа? Поэтому смотришь на такого человека: начнут его ругать – и он ругает, или бросается, что­бы убить другого, или сам себя лишает жизни и губит всё. Человек ведь не выдерживает один.

Приведу вам пример. Когда хоронят моло­дых и скорбящие родители – верующие, там реально проявляется вера. Два года тому на­зад хоронили мы в Лимасоле одного молодого человека, который едва женился, поехал с су­пругой в медовый месяц и там через двадцать пять дней погиб. И принесли его в тот же самый храм, где он венчался, и похоронили в свадеб­ном костюме. Молодожен, едва успевший стать мужем. Родители его были церковными людь­ми. И все присутствующие смотрели на этих отца и мать – страдающих, убитых горем, но имеющих надежду, твердый противовес в душе.

Потом были у нас другие похороны, и снова молодой человек, но его несчастные родители не имели такой связи с Церковью, и о том, что там происходило, лучше вам не рассказывать. Нас чуть не избили, мать пришлось удерживать, чтобы она на нас не набросилась, потому что она считала, что только мы виноваты в гибели ее ребенка. Она, конечно, была не в себе, бед­няжка, от своей боли, но очевидно, что человек, у которого нет надежды, не знает, что ему де­лать, тогда как христианин тоже бывает уязвлен, но он куда-то шагает, у него есть надежда.

Как если, например, кто-нибудь сейчас при­дет и скажет:

– Ты знаешь, у тебя, к сожалению, рак, и ты через три месяца умрешь!

Ну ладно, я как человек буду шокирован, расстроюсь на минуту, но потом встану на ноги и скажу: «Христос существует, Царство Божие существует, я подготовлюсь, я помолюсь!» А если бы у меня не было надежды, то что бы я делал? Я бился бы головой об стенку и гово­рил: «Что будет с моей жизнью? Что будет со всем тем, что я хотел сделать и не сделал, ведь у меня же были такие мечты?!»

Поэтому не думаю, чтобы церковные люди казались более несчастными, просто у церков­ного человека имеется благородство – смело встречать свои трудности, смотреть им прямо в глаза и правильно поступать с ними. Если кто-нибудь закрывает глаза, это не значит, что проблем больше не существует. И у тех, и у дру­гих трудности одни и те же, если у неверующих не хуже.

Из книги митрополита Афанасия Лимассольского