И объективная реальность.
Несколько вечеров я слушала песни послевоенных лет. Приглушенное звучание музыки, наивное, порой политизированное содержание и манера исполнения, не похожая на современную, погружали в атмосферу неведомой мне эпохи, когда были юными мои мама и дядя, дед и бабушка только построили дом и посадили сад, сегодняшние ветераны были достаточно молодыми людьми, ничто не предвещало радикальных перемен. Почему-то песни создавали ощущение комфорта, покоя, уверенности. Золотой век.
Разумеется, всё это было только впечатлением, но не думаю, что когда-нибудь кто-то станет слушать устаревший рэп о покупке «травы» с таким же чувством ностальгии. «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины», когда-то написал Ницше. Персонажи песен казались простыми, мужественными, честными. Просто эстрада полувековой давности, но она создавала настроения иные, чем сегодняшняя попса. Наверное, потому что пели её с чувством, на совесть, а не в тысячу первый раз перезаписывая в студии, где голос и мелодия подвергаются компьютерной обработке, скрывая истинные способности исполнителя, зачастую посредственные.
Вспомнились старые снимки из семейного альбома. На фоне двух больших стендов с изображениями в рост Ленина и Сталина стоят пионеры, среди них моя мама, ей около одиннадцати лет, худенькая узколицая девочка с бантиками. Позади несколько учителей, в том числе мой дед-математик – Струков Николай Александрович, портреты вождей он и нарисовал, художник-любитель, подрабатывающий оформлением. После школьных фотографий – мама, уже студентка пединститута, весёлая девушка с короткой стрижкой, сидит на лавочке с гитарой в руках и смотрит на мою бабушку, тоже учительницу – строгий взгляд, профиль Ахматовой, корона тёмной косы. Потом портреты саратовского студенчества — парни и девушки с ясными взглядами и искренними улыбками.
Мама нам, троим дочерям, не раз рассказывала о том, как жилось послевоенной молодёжи. Я решила записать это свидетельство старшего поколения, уточнив факты.
— Мама, помнишь, ты о торфушках рассказывала? Я прочла, что на торфоразработки власть отправляла молодёжь насильно, но от тебя об этом не слышала.
— Девушки из нашей деревни ездили туда добровольно. Большинство из них планировали рано выйти замуж и стремились заработать на «справу», так называли приданое. Один-два сезона в тяжелых условиях, в болоте по колено, но молодые, крепкие, они выдерживали. Им хотелось нарядиться, а какой наряд, если тогда в колхозе не давали зарплату, работали за трудодни? Да и налоги были на всё, что производили крестьянские хозяйства. Бедность. Вот и ходили на танцы в ситцевых платьях, сверху телогрейка, на ногах тапочки, а в холодный сезон – калоши, сапоги. Заработав, торфушки покупали крепдешин для обновок, туфельки. Но как же много читали эти обычные деревенские девушки! Казалось бы, зачем? Впереди их ждал не интеллектуальный труд, а ферма, бахчи, домашнее хозяйство. Но вот помню: прихожу к приятельнице лет семнадцати. А она убрала дом, насыпала на чистый стол горку тыквенных семечек и сидит над толстой книгой, поглощенная чтением. Это могли быть «Бруски» или «Мужики и бабы» Можаева, рассказывающие о такой же деревенской жизни, её бедах и радостях. К приятельнице приходит другая девушка, и они начинают оживленно обсуждать прочитанное, словно смотрят сериал. Всем нравились «Молодая гвардия», «Тихий Дон», «Поднятая целина», последнюю моя подруга Маша Рудакова знала почти наизусть. Я читала и зарубежную литературу Голсуорси, Фейхтвангера, Драйзера, Лондона…
— О чём мечтала молодёжь?
— Те, кто лучше учился, стремились уехать в город, поступить в институт или устроиться на завод. Тогда считалось престижным стать педагогом, хотя бы потому, что им, в отличие от колхозников, платили зарплату. Я пошла по стопам родителей – поступила в пединститут – сначала в Борисоглебский, потом перевелась в Саратовский.
— Как жили студенты областного города?
— Я бы сказала, духовной жизнью. Посещали лекции и литературные вечера, часто ходили в театр и кинотеатр, филармонию. Я любила классическую музыку, впрочем, не все мои подруги разделяли интерес к ней.
На такие слова мамы, я – слушатель рока и шансона, классику абсолютно не понимающий, скромно помалкиваю. Она продолжает:
— Билеты на концерты и спектакли стоили дешево. Возвращаясь поздно с мероприятий, мы никого не боялись, было безопасно. Я постоянно посещала и шахматный клуб, завсегдатаями которого были в основном парни, которых, к их досаде, нередко обыгрывала.
После маминых слов припоминаю, что игра в шахматы в нашей семье была традицией, моя младшая сестра занимала первые места на областных соревнованиях. Но я, человек не интеллигентный, предпочитала шашки.
— В комнате общежития жили по семь-восемь человек, но дружно, не ссорились, складывались из стипендии и готовили еду на всю компанию. Для этого назначали дежурных. Питались просто, но сытно. Если кто-то что-то привозил из дома, шло в общий котел. Было в обычае меняться нарядами. У каждой из нас было мало красивых вещей, но можно было спросить у подруги. Сами себе шили платья, ходили в них на танцы, и никто никого не осуждал. Это не то, что сейчас наблюдаешь на выпускных вечерах даже провинциальных школ – девушки в платьях от модных дизайнеров…
Была высокая мораль. Легкомысленных девушек, которые часто меняли друзей, мы не уважали, сторонились, их и было-то двое на весь институт.
— А какие мужчины тогда нравились вам? – Спрашиваю, представив своих сверстников из 90-х, гоняющих на мотоциклах по степи и дерущихся возле ДК.
— Нам были интересны спортивные парни, вежливые, благородные, которые способны на поступок ради девушки. Например, нравились дружинники, которые следили за порядком на улицах. Хулиганами мы не увлекались.
— Какие-то экстраординарные случаи имели место в общежитии? Сейчас там и перестрелки, и наркомания.
— Такого мы не могли и представить. Разве что одна студентка, кстати, из обеспеченной семьи, украла туфли у однокурсницы. Воровку осудили на комсомольском собрании. Хотели исключить, но приехал её папа-начальник, кажется, юрист, стал отстаивать дочь, и её просто перевели в другой институт.
— А вы знали что-то о диссидентах, о тех, кто противостоял власти?
— В моём кругу этим не интересовались. Разве что Высоцкого слушали.
— Сейчас эпоха межнациональных конфликтов. Ты что-то подобное наблюдала в годы юности?
— На нашем курсе были нерусские – казашки, еврейки, но мы понятия не имели о таком, чтобы упрекать кого-то национальным происхождением, видеть в нём нечто неполноценное или вызывающее презрение.
— Насколько была идеологизирована жизнь, влияла ли советская пропаганда на мироощущение молодёжи? Сейчас выступи с экрана чиновник, это вызывает насмешки и недоверие.
– Я была в 6-м классе, когда умер Сталин, это не вызвало у меня никакой скорби, потому что знала – в нашей семье многие пострадали от репрессий. Хотя многие школьники и учителя плакали искренне или притворно. Но в целом мы были далеки от политических реалий, доверчивы и патриотичны… Какие-то инициативы правительства? В 1956-м году мы, ученики, ездили на грузовиках работать в поле и в пути с великим восторгом пели песню, которая всем нравилась – «Земля целинная». Знали, что на целине работают замечательные люди. Сейчас слышу, что не стоило те земли и распахивать.
Позже, когда училась в Саратове, конечно, на всех произвёл огромное впечатление полёт Гагарина. Мы воспринимали это событие так близко к сердцу, словно у каждого из нас в семье случилась радость. Не раз видела первого космонавта. Как-то с однокурсницами наблюдали за ним на улице Максима Горького, Гагарин шёл с женой. Присутствовали на многолюдной встрече с ним в Саратовском индустриальном техникуме, где он когда-то учился.
– Полёт в космос воспринимался как победа государства, вызов Западу?
— Не знаю, как у других, но у меня была радость за индивидуума, который оказался способным на такое свершение. Мы и сами стремились сделать что-то полезное, чем могли бы гордится. Помню, помогали строить Дворец спорта, потом приходили туда, и было приятное ощущение причастности к доброму делу, знали, что в этих стенах лежат кирпичи, положенные нашими руками. Гордость трудового человека.
1965 год. Однажды в общежитие пришёл продюсер и спросил:
— Девушки, в кино сниматься будете?
Мы хором закричали:
— Да!
Фильм назывался «Строится мост». Конечно, мы попали только в массовку, но всё равно было интересно, общались с настоящими артистами. Там по сюжету сгорели бараки, где жили рабочие, и я изображала одну из погорелиц – шла с вещами, рядом держался маленький мальчик, якобы мой братишка. Помню, советовала ему ниже наклонить голову, чтобы показал, как он расстроен. За участие в съемках нам заплатили.
Студенты часто помогали и на уборке урожая.
— Я стала годы твоей молодости, судя по песням и старым фильмам, воспринимать как Золотой век нашей страны…
— Это не было Золотым веком. Просто характер народа был иным, думаю, потому что во многих семьях, благодаря старшему поколению, сохранялась атмосфера ещё дореволюционных времён – той порядочности, искренности, духовности. Довольствовались малым. Сейчас люди живут благополучнее, но воспринимают мир, окружающих более негативно. Что их изменило? В провинции, думаю, телевидение, всё то, что с экрана преподносили как прогрессивное, правильное, чему стоит подражать. Непродуманная культурная политика.
— Ты хотела бы вернуться в советское время? Мне лично ближе брежневское.
— Туда, где я для вас, троих детей, не могла купить колготки или другую простую вещь, вроде клочка клеёнки, кухонный стол накрыть, выстаивала огромную очередь, а товар передо мной заканчивался? Тогда я не думала о политике, я думала о вашем выживании. Помню период, когда и хлеб у нас в селе было трудно купить, тоже очередь. А помнишь, как мы ходили к секретарю райкома партии?
…Так и вижу это номенклатурное рыло в кожаном кресле, хамившее моей матери-одиночке. Она тогда взяла с собой меня, ученицу начальных классов. Возле нашего дома сарая не было, и нужно было выпросить хотя бы будку, с которыми тогда выезжали в поля бригады.
Я заинтересовалась налоговой политикой советского государства в отношении крестьянства в 50-60-е, нашла информацию. Платежи взимались с каждой головы скота или птицы, с каждого фруктового дерева. Налоги постоянно повышались. Государство буквально грабило деревню. Сборщиков из сельсовета, колхозники, ещё не забывшие гитлеровцев, требовавших «млеко и яйки», звали полицаями. Факты раритетными плакатами не прикроешь. С приходом советской власти и началось бегство населения из провинции в города. Перестройка породила лишь очередную волну.
После этого разговора подумалось, что не я одна ищу Золотой век в прошлом – это общая тенденция в патриотической публицистике и литературе. Нарастает неоправданная идеализация советского периода. Мы закрываем глаза на плохое и воспеваем хорошее в упрёк государству сегодняшнему. Я тоже на время включилась в хор, состоящий из молитв, советских песен и лозунгов, скажем честно, служащий предметом иронии не только для космополитов, но и для национально мыслящих людей.
Советский период абсолютно затмил для многих дореволюционное время. Но именно там нужно искать вождей и героев вместо Сталина, ибо сколько не рисуй его на иконах рядом со Святой Матроной, к нашей совести взывают репрессированные предки. Мне скажут: разве можно отыскать до революции правителя равного Иосифу Виссарионовичу? Почему нет? Ведь современный образ Сталина талантливо создан, отретуширован, приукрашен. С ним мы победили в 45-м? Россия много раз побеждала и при царях.
Вот к таким размышлениям неожиданно привела попытка заглянуть в чужую юность, идеализировать советское прошлое.
…А всё же песни тогда были задушевней.
