Источник: Свободная пресса
Недавно я выпустил о них целую программу. О бомжах, или если нежнее: бездомных людях. И тех, кто помогает им не погибнуть – тех, кто открыл в Москве, на Таганке для бродяг палатку под названием «Ангар спасения». Захотелось поделиться увиденным в этом небольшом очерке.
Сколько всего у нас бездомных подсчитать сложно. Но речь о миллионах по стране. Большинство находится в крупных городах. Об этом ещё Марина Цветаева писала:
— Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придём.
— Я — бомж. На самом деле, я бомж, — говорит лысый мужчина.
— Сколько вам лет?
— 60.
— И сколько вы уже бомжуете?
— 10 лет как минимум. Я жил в Советском Союзе, всё было хорошо, не было бомжей, никто не кидал на работе… Короче, объясняю вам дальше: я в следующем году создаю партию добрых людей.
— А бомжи в основном добрые люди?
— 70% – да. 70%. Вы понимаете, к великому сожалению, у нас просто такая сейчас система жизни, что людьми никто не хочет заниматься. Нет сострадания, милосердия. У нас просто стало какое-то рав-но-ду-шие…
Самые частые причины бездомности — семейные конфликты, переезд в другой город в поисках работы и невозможность найти там жильё, а ещё мошенничество с недвижимостью, когда вышвыривают из единственного пристанища. Обман, бесправие, бедность, и слабость, в том числе, слабость к спиртному — и всё, ты на дне.
Некоторые стали жертвами принудительного выселения, есть среди бродяг и обладатели непригодного для жизни жилья. Среди них — детдомовцы, беженцы, инвалиды. Есть вложившие всё, что имели, в финансовые пирамиды, и освободившиеся из тюрем в никуда. Есть интеллектуалы, есть неграмотные.
Но все они — страдальцы. Объединяет это разрозненное войско только небо над головами — без потолка, без крыши, голое. Быть наедине с небом — судьба живущего на улице.
— Живёте где? — спрашиваю бородатого старика.
— Где придётся… То в парках, то в домах.
— Давно ли вы на улицах?
— Седьмой год.
— А где ночуете?
— В электричке иногда. На улице.
— А как зимой приходится?
— Туго. Ну как вы думаете, зимой на улице.
— У друзей в подъезде, одноклассников, — говорит другой, бородач помоложе. — Там меня не трогают, у меня там одеялко с подушечкой.
— Сколько лет уже на улице?
— 16.
— А что с рукой?
— А, палец обжёг у костра, и нагнило…
Этот бродяга по имени Костя увлечён историей нищих и калек в ещё дореволюционной России. И даже устраивал для других бродяг экскурсию к зданию Склифа, где когда-то было пристанище их предшественников.
— Я описывал ситуацию со странноприимным домом графа Шереметьева. Если у человека есть возможность приобрести себе три яхты и Боинг, и футбольный клуб, может быть он, как граф Шереметьев, за собственные деньги чего-нибудь сообразит. Граф Шереметьев не взял из казны не копейки, он построил это всё за собственные деньги и за собственные деньги содержал.
— А сейчас есть такие люди?
— Ну не среди олигархов, похоже… Обычные граждане, бывает, делятся с бедолагами.
По-моему, этот человек с погонялом «экскурсовод» не глупее и красноречивее многих депутатов и сенаторов, в том числе, постоянных участников теле-шоу.
Откуда они взялись, бомжи? Из вихря времени, разметавшего судьбы. Смешно, глупо и страшно говорить, будто им нравится такая жизнь. Они медленно тащат свои тяжёлые кресты по нашим улицам. Хорошо, если рядом окажется тот, кто пытается помочь нести крест.
Таков Роман Скоросов, руководитель проектов помощи бездомным службы «Милосердие».
— К нам обращается до 15 000 человек, — рассказывает он. — В год. К нам в одном ангаре. Это точно такие же люди, как мы с вами… Просто у них сейчас трудная ситуация. Вот и всё. Любой из нас может оказаться на их месте запросто. И вы, и я, и кто угодно. Даже был вот буквально вчера нормальным человеком, таким же, как вы и я, проездом через Москву, не знаю, что ещё случилось, поругался с супругой… А вот сегодня он уже на улице… В основном сейчас это люди, которые приезжают на заработки… До 85% здоровые, нормальные, работоспособные люди до 50 лет. Это в основном регионы. Наши… Регионы России.
— А что вас сюда привело?
— Это было двенадцать лет назад. Поэтому я уже даже не помню.
— Уже не помните?
— Даже не помню.
Вглядываюсь в его улыбку. Святая амнезия, или простое смирение.
Здесь не ночуют, сюда заплывают, чтобы перевести дух и подкрепиться, и затем остаться снова наедине с ночью. Чёрной ночью бездомного бытия. Но днём здесь — горячее питание, душевая, пункт доврачебной медпомощи, прачечная, чистая одежда.
— Что? Трико? Сейчас поищем… — говорит женщина, сотрудница «Милосердия».
— А кто вы по специальности? — спрашиваю подошедшего к ней бездомного.
— Автослесарь.
— Ну вот такое есть. Смотри, подтянешь под себя, — она приходит с шерстяными штанами.
— Нелёгкая работа? — спрашиваю.
— Да. Надо сказать.
— Не хватает вещей?
— Да, не хватает мужских вещей, очень не хватает… А мужчин много, а вещи буквально тают… Шапки, перчатки, ну представляете, если ночью человек на улице, они уже сейчас у меня варежки спрашивают… Замёрзшие, с перевязанными руками, у кого как.
Здесь же парикмахерская. Заросшие, косматые, всякие, приходят сюда. А доброволец, не морщась, а радуясь, зачем-то снова и снова стрижёт их. И вот уже в зеркале отражается не обречённый на гибель, затравленный дикарь, но прилизанный благополучный господин, у которого, наверняка, есть дом, дача, машина, семья, и впереди отпуск на море.
Да, в зеркале — мираж. Но эта стрижка — попытка воскресить и спасти человеческое достоинство ближнего своего.
— Много людей стрижётся?
— Ну, в среднем 20 человек.
— В день?
— Ну да.
— Зачем вы здесь?
— Я небольшим своим долгом считаю помочь, если люди нуждаются… Я честно говоря, предприниматель, вот в свободное время прихожу, делаю то, что могу… Иногда ежедневно, когда время есть, иногда несколько раз в неделю.
— И всё за бесплатно?
— Ну соответственно да. Нельзя же чтоб всё было платно в жизни.
— Вижу, вы делаете модную модельную стрижку.
— Нужно ж стараться, чтоб людям нравилось. Когда ты ложишься ночью спать, и вот задумываешься: за весь день, что ты сделал, если хоть что-то полезное людям сделал — это на самом деле приятно.
Здесь не только бездомные с солидным стажем, но и так сказать неофиты уличной жизни. Во всех историях можно и нужно сомневаться. Но правда и то, что к этому шатру приходят с документами на руках те, кого кинули. Работяги из глубинки, горбатившиеся на стройке и обманутые. Как, например, Иван из Омска.
— Плотник, бетонщик.
— Ты и плотник, и бетонщик?
— Да.
— И что кинули?
— Да, да. Потому что у нас неофициальное было. Просто по паспорту записали, и всё.
— А почему домой не возвращаешься?
— Нету денег.
— Домой поедешь?
— Да. На месте буду работать.
И даже не то мучает этого молодого мужика из Сибири, что возвращается он домой ни с чем, а что-то совсем древнее его тревожит — рабство.
— В рабство могут забрать.
— В рабство?
— Да, документы заберут, и всё.
А вот поэтесса, которая священной жреческой одержимостью напомнила мне путника-футуриста Велимира Хлебникова или юродивую от поэзии странницу середины 20 века Ксению Некрасову. Приехала из посёлка в Курской области пристраивать свои стихи, денег в обрез, не рассчитала, задержалась, поистратилась, и не оказалось на обратный билет. Читает наизусть, сбивчиво: «Мне не взойти на Парнас звёздный. / Свет в окнах давно погас. Мёрзну. / Звёзды блестят в ночи. Из стали / Они воздвигали щит. Устали».
Тем временем неподалёку в Москве на проспекте Академика Сахарова на митинге-концерте, где, сообщается, участвовало 100000 человек, прошёл флешмоб «Флаг рекордсмен». Участники флешмоба развернули полотно, состоящее из двух тысяч флагов российских городов. На полотне читалось слово «Россия».
Действительно, очень важно увидеть и услышать всю страну, ощутить, что мы — разные, раскинулись на огромных пространствах, но заодно.
Но это не только страна праздника.
Это и страна горя. Страна десятков миллионов бедных и живущих за чертой бедности. И тех, кому жить вообще негде. И это ещё везенье, если есть куда вернуться с улиц.
— Я моталась по Москве, — говорит мне поэтесса из Курской области, вытирая глаза, — Я привезла рукопись сдать в издательство… Меня посылали с одного места в другое.
— И оказались без средств в городе?
— Да, потому что то метро, то автобус… С этими вот поездками я на одном метро только рублей 300 прокатала, если не больше.
— А где ночевали?
— На вокзале… Меня ночью выставили, дождь шёл… Просто сказали: «Выходи», и всё.
— Ваш билет, — подходит девушка-волонтёр, — вы сегодня с Курского вокзала уезжаете, в 23.00. Место 43.
— Благодарю вас!
— Довольны, что домой возвращаетесь?
— Конечно. Очень довольна. Я за внучку переживаю.
С завистью смотрят ей вслед остальные, которым некуда ехать и идти.
Подгоняемые ветром по нашим улицам, как листва. Те, кто на переднем краю народа, самые беззащитные.
Не иметь одежды, еды, тепла, крова — ад при жизни. В мистическом смысле такая отверженность — признак высшего избранничества. «Был наг — и не одели меня, был голоден — и не накормили меня, был странником — и не приютили меня». И та «милость к падшим», о которой писал Пушкин, это ведь о беспомощных, о буквально — падших.
«Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти», — известная фраза из Достоевского именно что об отсутствии приюта.
Когда я взрослел, бомжей сделалось невозможно много. На вокзалах они лежали и умирали. У всех на глазах. Некоторые были уже мертвы.
Как-то я увидел бомжа, который молча полз на коленях по грязи и снегу, и лицо его, неожиданно благообразное, напоминало посмертную маску. Я видел на этих мученических, опойных, избитых, язвенных лицах печать избранничества.
Кто вспомнит о тех, кто уже сгинул? Их так много, сгинувших, что ими можно населить города. Кто заглянет на тот свет, где в светлых рубахах за длинным столом общего дома сладко трапезничают неисчислимые покойники?
А пока пусть такой — палаточный — дом на Таганке. И толкучка за «Дошираком» и краюхой хлеба. И жажда жизни — даже на дне. От которого, пока жив, есть надежда оттолкнуться.
