Как живет Донбасс в условиях экономической блокады.
Егор Воронов — поэт, блогер, человек, не ангажированный политически. Два с половиной года войны из его сетевых заметок люди черпали информацию о том, что происходит в Горловке. Он не описывает бои, ужасы фронтовой жизни и даже об обстрелах пишет нечасто. Его тема — невоенная Горловка. Да, идет война, гибнут люди. Но на этом фоне продолжается как бы мирная жизнь…
— Прочитал в вашем блоге душераздирающую запись о том, как собаки съели котов. Вообще-то это признак гуманитарной катастрофы или я преувеличиваю?
— В чем-то да, в чем-то нет. Это не общая картина по городу, но в жилмассиве «Строители» действительно после зимы остались только крупные собаки, им легче выжить, и действительно они сожрали котов. В центре еще можно встретить мелких псов, а на окраинах их практически нет.
— Город разрушен?
— Уже нет. В 2015-м он выглядел устрашающе: стояли дома без окон, с дырками внутри, с разрушенными подъездами. Но за год-полтора практически всё восстановили. Я не говорю об отдаленных поселках, где до сих пор идут боевые действия. Там никто не будет ничего восстанавливать, потому что завтра снова прилетит. А в центре почти все замазано, оштукатурено, окна переставлены, дырки заделаны. Горловка довольно большой город: если идут военные действия с одной стороны, с другой их может быть и не слышно. От моего дома 3—4 километра до линии фронта. Это довольно спокойное место. Сейчас вообще спокойно, если сравнивать с зимой 2015 года или летом 2014-го.
— А гуманитарная помощь до вас доходит?
— Долгое время помощь шла через волонтеров фонда Ахметова. Сейчас их функцию взяло на себя МЧС ДНР, но в основном они раздают российскую помощь. Что-то присылают немецкие депутаты-социалисты. Они приезжали, посмотрели, что нужно, потом прислали гуманитарку. Красный Крест привозит продовольственные наборы. А недавно в садике детям выдавали наборы от севастопольской благотворительной организации. Помощь нужна прежде всего в отдаленных поселках, где идут боевые действия. С продуктами там туго. Это не только Зайцево, о котором много пишут, но и поселок бывшей шахты 6/7, Мичурина, Гольма…
— Украинские волонтеры к вам прорываются?
— Последний раз это было год назад, может быть, полтора. Сейчас между Горловкой и Артемовском (в Украине его называют Бахмут) блокада. Самое поразительное, что из ДНР в Украину идут товары. То есть в ту сторону блокады нет. У них продается мясная продукция, на которой прямо написано: «Сделано в ДНР». К нам завозят много российского пива, а при Украине было всего четыре или пять марок. Так вот еще недавно многие приезжали сюда из Артемовска и других городов в пивные туры, попробовать российское и белорусское пиво. Прилавки завалены белорусскими товарами. Идет такая торговая экспансия, что порой теряешься: текстиль, запчасти, лампочки… Качество очень высокое, и подчас белорусские товары составляют конкуренцию российским. Но на все это нужны деньги, а они есть, мягко говоря, не у всех. Население города сейчас 190—200 тысяч. Крупные предприятия практически не работают, много пенсионеров. Пенсия, которую платят, недостаточна, чтобы человек сыто жил.
— А с украинской стороны товары приходят?
— С трудом, но если кому-то по старой памяти хочется супов «Мивина», а кому-то, допустим, колбасу Сумского завода, их можно найти. На рынке есть точки, которые специализируются на украинской продукции. Есть договоренности с украинскими военными о провозе товаров в обход блокады. Естественно, они стоят дороже.
— Украинские вывески уже, конечно, убрали?
— Вывески сменили на административных зданиях, а в остальных случаях люди решают сами. Довольно долго продержался у нас магазин «Поруч» (это значит «Рядом»). Напомню, что по конституции в ДНР два государственных языка — русский и украинский. Украинский до сих пор преподают в школах. Я время от времени на улицах слышу украинскую речь. Это в основном жители поселков, но никто на них косо не смотрит: ну говорит человек по-украински и говорит.
— Много людей уехало из города?
— В цифрах оценивать не возьмусь, но уехали многие известные горловчане. Был у нас талантливый скульптор Петр Антып, который поддерживал культурную жизнь в городе. У него отчетливо проукраинские взгляды — пришлось уехать. Уехало процентов 80 журналистов, поскольку у них была прогосударственная позиция. Многие музыканты разъехались. Скажем, группа «Джинджер», ее признали лучшей украинской металл-группой 2016 года, сейчас у них контракт с западным лейблом «Напалм-рекордс», они гастролируют по Европе.
— А кто ж остался?
— Остался, например, Антон Бессонов, который еще в 2014 году буквально под аккомпанемент артобстрелов записал антивоенный альбом «Блокпост». Остался театр «Юность». Они поставили не так давно «Смерть Стеньки Разина», я просто онемел, даже не мог фотографировать, так сильно это было. Остался кукольный театр и его директор Артем Тон. Он делал очень важное дело. Детям, вышедшим из подвалов после обстрелов, позарез нужны положительные эмоции, и он ставил для них спектакли.
— Как всю эту ситуацию переживают дети?
— Те, кто уезжал и вернулся, не очень понимают, что происходит. Войны они, по сути, не видели. Артобстрелы сейчас фоновые, далекие, дети быстро к ним привыкают. Совсем другие дети в прифронтовых районах. Чуть начинает грохотать вдалеке, они сразу же бегут в коридор. Совсем маленьких еще можно обмануть, сказав, что это гроза или гром. Хотя мало уже тех, кто будет верить в такие сказки здесь, в Горловке.
— В 2014-м я видел насмерть перепуганных детей в убежищах Донецка. Было ощущение, что они еще долго будут приходить в себя после стресса, возможно, даже годами.
— Вы видели определенный отрезок их жизни. Это был ужас первых двух-трех месяцев, полугода. Проходит несколько месяцев, и они привыкают. Страх не может давить на психику постоянно. У нас много праздников, их устраивают не только в пропагандистских целях, а прежде всего, чтобы отвлечь людей от войны. День молодежи, День мира, 9 Мая, 1 Мая, День республики, День семьи, День города, День шахтера, Открытие елки, Крещение…
— А еще есть День защитника, во время которого демонстрируют военную технику.
— И правильно делают. Дети учатся не бояться оружия, они воспринимают его как игрушку.
— Но это же ужасно.
— Ужасно. Но, с другой стороны, ты можешь подойти к танку и пощупать его.
— Что ж тут хорошего?
— Оружие отсюда долго еще не уйдет, нужно с ним как-то мириться. Когда ребенок видит ракетную установку или танк, это как минимум не должно вызывать страха.
— Во что они играют?
— Был момент, когда играли в ополченцев и «укропов», вешали флаги, прятались в блиндажи. Но чуть только затихают военные действия, они возвращаются к нормальным играм. Да, есть патриотические спортивные клубы, не отрицаю, дети, которые хотят научиться навыкам выживания, идут туда, но это не массово. 5—6 клубов по 15—20 школьников в каждом для города с населением 190 тысяч — капля в море. Их учат разжигать костер, кипятить воду в полевых условиях…
— И, наверное, обращаться с оружием?
— Про стрельбу не знаю, но сбор-разбор автомата, да, есть.
— В своем дневнике вы описываете, как люди под Новый год слепили из снега танк. Сильно же въелась война в сознание!
— Не стоит относиться к этому слишком серьезно. Это черный юмор, местная шутка. Скажу больше. На мой взгляд, нормально, когда один другого называет «укроп», а тот его «сепар», но при этом они спокойно общаются. Нельзя постоянно находиться в угнетенном настроении, рано или поздно все страшное превращается в смешное. Может быть, непонятное для других, но…
Мы до сих пор шутим по поводу того, что мы террористы. Два миллиона террористов! Это, наверное, главная шутка. Когда заканчивают восстанавливать очередной дом, подходишь к монтажникам и говоришь: «Спасибо, ребята-террористы, хорошо поработали!»