Источник: Архангельская епархия
Интервью с профессором Кубанского государственного университета и Екатеринодарской духовной семинарии, автором более 700 публикаций по педагогике, психологии и антропологии Андреем Остапенко.
— Андрей Александрович, в своих трудах вы говорите о том, что России необходимо идти собственным путем, не ориентируясь на Запад. Каким вы видите этот путь?
— Наша страна была интересна миру, когда предлагала ему альтернативные пути развития: в дореволюционное время, в советский период. Последние тридцать лет – это годы подражания: попытка «войти» в Запад, примерить на себя западные ценности (лояльность, толерантность, мультикультурализм).
После событий 2014 года стало понятно, что Россия должна пойти по своему собственному пути. Мы уже не можем подражать ни Большому Западу — сытому, холеному, комфортному, ни Большому Востоку, стремительно развивающемуся за счет использования дешевой рабочей силы.
Новый путь развития страны, видимо, будет предполагать синтез христианства с более справедливыми формами мироустройства. Совершенно согласен с Патриархом, который заявляет, что России необходимо брать лучшее из разных эпох: святость Древней Руси, соборность России Имперской, стремление к социальной справедливости Советской эпохи и стремление к свободе и достоинству человека постсоветского времени.
— Вы говорили о том, что во многом наше государство подражает Европе. А систему образования мы тоже скопировали? Насколько успешно, на ваш взгляд?
— Мы скопировали Болонскую систему, компетентностный подход и самое ужасное – это превращение образования в потребительскую услугу. Педагог предоставляет услугу, речь здесь уже не о воспитании и развитии учеников. Преподавание – часть сферы потребления. Об этом заявлял и экс-министр образования Фурсенко: «Недостатком советской системы образования была попытка формирования Человека-творца, а сейчас наша задача заключается в том, что вырастить квалифицированного потребителя».
В советские годы ситуация была иной: мы создавали общество, где «раскрепощаются высшие творческие способности человека». Несмотря на декларативный атеизм, в СССР сохранились христианские ценности и традиционная этика.
— Что вы можете сказать о реформах высшей школы?
— Считаю, что в реформах высшей школы больше отрицательных перемен. Болонская система и новая форма аспирантуры превратила вузы в трёхслойную систему, состоящую из малосвязанных подсистем – бакалавриата, магистратуры и аспирантуры. Бакалавриат стал чем-то вроде «неполного высшего». Поскольку магистранты уже имеют диплом о высшем образовании, то в своём большинстве они уже трудоустроены и учёба в магистратуре становится для них тяжёлым дополнением к трудовой деятельности и говорить о её качестве не приходится.
— Об этом говорит и тот факт, что поступить в магистратуру можно не по профилю бакалавриата.
— Да, кстати такая система, похоже, только у нас. Студент может получить диплом теплотехника и затем идти в магистратуру по педагогике или психологии. Слава Богу, что медицинские вузы на эту систему не перешли.
Вторая глупость, которая произошла с высшим образованием, – это почти полная утрата того, что называется классическим университетским образованием. Университет,«универсум», предполагает широкое образование. А теперь существуют специализированные университеты: педагогический, медицинский – это же оксюморон.
— Обучаясь в университете, студенты получают некоторые компетенции. Обязательными становятся не знания, а компетенции, которые практичны и подходят под понятие услуги: их можно и получить, и предоставить. Это следствие превращения образования в услугу?
— Да, компетенции очень хорошо вписываются в парадигму нового образования подготовки потребителей. Попытка формализации учебной документации доходит до абсурда. Например, есть специальности, освоив которые надо согласно стандарту выпускнику обрести полсотни компетенций. Для оценки качества их освоения преподаватель должен расписать фонд оценочных средств при защите дипломных работ. Но как оценить полсотни компетенций за двадцать минут защиты? Вот это никого не интересует. Лишь бы были расписаны критерии.
Если образование – это услуга, то ее можно с одной стороны предоставить, а с другой стороны – потребить. Компетенции, знания, умения, допустим, можно предоставить или потребить. А как быть с любознательностью и трудолюбием? Такие качества к услуге несводимы, нельзя заплатить за них и получить желаемый результат. Тогда должен ли учитель прививать их детям?
— Итак, западные ценности и эпоха постмодернизма повлекли за собой нездоровое реформаторство в образовании. А существует такой фактор, который усугубляет ситуацию? Например, устройство чиновничьей системы?
— У Маркса есть понятие – «превращенная форма», когда один элемент сложной системы начинает паразитировать, развиваться за счет других, убивая систему. В медицине это называется онкологией. Сегодняшняя система чиновничества – это социальная «онкология», которая паразитирует на системе образования.
Количество управленцев в образовании за последние 20 лет разы увеличилось в разы, а количество учителей резко «оптимизировано». И вся эта чиновничья рать выплёскивает на головы учителей тысячи приказов, циркуляров, распоряжений, инструкций и за всё требует отчёты.
— Вы преподаете в семинарии. Там те же проблемы, что и в светских институтах?
— Проблемы во многом те же. Но так как семинарии полузакрытые учреждения, здесь свои особенности. В духовном образовании большое значение уделяется нравственности: из института вас не отчислят за строптивость и отсутствие смирения или за несоответствие ваших религиозных взглядов, а из семинарии за это отчисляют.
К сожалению, конкурсы на поступление в семинарии резко упали: хорошо, если есть полтора человека на место. К четвертому же курсу студентов зачастую остается меньше половины от поступивших.
— Андрей Александрович, как педагог посоветуйте православным родителям, как воспитывать ребенка, который не хочет ходить в храм?
— В детстве-то он ходит в храм, причащается, все им умиляются, а к 12-13 годам в нем начинается протест. Чаще всего потому, что его «перекормили» Православием. Очень привычная картинка: идет Литургия, дети бегают, а родитель стоит, внимания на эту суету не обращает – он молитвенник же! Ребенок не может два часа стоять, для него это много, и это надо понимать.
У ребенка должна возникнуть внутренняя потребность службы, молитвы. Никто никого не должен заставлять ходить в храм. Есть такая категория прихожан, которые мнят себя православными и считают, что все вокруг них должны быть такими же. А нужно быть терпеливыми, понимающим, не перегибать.
— А по работе с молодежью какие могут быть рекомендации? В частности, с молодежью невоцерковленной.
— Слышал мнение, что молодежи надо привить моду к христианству, чтобы ребята увидели там что-то «свое». Дескать поначалу придет в церковь, потому что это модно, а там и втянется. Я считаю, что это неверный путь. Проведение массовых акций, фестивалей и православных шоу тоже малорезультативно. Здесь, мне кажется, необходимо в среду уже воцерковленной молодёжи постепенно вовлекать отдельных молодых людей со стороны, дабы они могли окунуться в новую для них незнакомую ранее систему отношений. И если эта нова среда для них окажется привлекательной и интересной, они в ней останутся. А путь шумных кампаний и православной рекламы ничего не даст.