Источник: Личный блог
«— Вот, батюшка! Сами в храме о любви проповедуете, а нас на рабочие послушания за всякие пустяки назначаете! Где же Ваша любовь?» — сколько раз приходится слышать этот обычный упрек студентов духовных семинарий и училищ своим священникам-преподавателям.
«Сегодня в воскресной школе о любви говорили, а ты меня не любишь, не покупаешь новую компьютерную игру про вампиров и оборотней!» — возмущается ребенок, идущий с матерью по пути из храма в воскресенье.
Сердобольные бабушки суют скоромную конфетку ребенку в храме перед Причастием: «Ну ладно уж, не мучайте дитя постами и воздержанием, пусть покушает! Маленький ведь, не понимает, а детей любить надо, еще успеют настрадаться».
А может и впрямь надо всё прощать и не наказывать своих детей и воспитанников? Совместима ли строгость с любовью? Любовь и всепрощение — это одно и тоже?
Мытарь и фарисей
Приближаясь к спасительным вратам Великого Поста, мы привычно узнаем себя в евангельских образах. Вот фарисей — обычное наше самодовольное состояние. Вот мытарь, просыпающийся в нас в те немногие драгоценные минуты нашей жизни, когда кажется, коснулась нашей души жажда покаяния. Вот гордыня, вот смирение. Вот формальное отношение к добродетели, а вот вопль ко Господу, идущий из глубины души, столь естественный для христианина.
У всех поколений христиан было стремление особо выделить Великий Пост. Интуитивно мы чувствуем, что надо во время поста сделать что-то особенное, обогатить свою душу добродетелями. Надо увидеть в людях не соперников по выживанию в этом сложном мире, а братьев и сестер во Христе. Надо осознать глубину своего падения, чтобы возжаждать восстания из ада собственной гордости. Чувствуем, что это возможно, что ныне время благоприятное «подлатать» душу, наполнив её любовью и смирением.
Но вот проходит год за годом, пост за постом, а ни смирения, ни любви не прибавляется в нашей душе. Не оттого ли, что мы подчас не совсем верно представляем себе эти добродетели, сентиментально подменяем их светскими или псевдо-церковными понятиями?
Какова же любовь?
Ответ на первый взгляд очевиден и давно дан апостолом Павлом:
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13, 4 — 7).
Но что надо «долготерпеть», а что следует пресечь? Где надо проявить милосердие, а где наказать, чтобы не дать развиться злу в неокрепшей детской душе? Всему ли надо верить из того, что говорит ребенок, уже получивший от нас первые уроки лжи и лицемерия? Каждое поколение родителей и воспитателей вынуждено отвечать на эти вопросы самостоятельно, по мере своей воцерковленности.
Наше личное зло тиражируется в наших детях, и этот трагический процесс продолжается до скончания века. И в такой ситуации любовью будет не потакание слабостям, а долготерпеливое искоренение недостатков в себе и тех, кто вверен Богом нашему воспитанию.
Не из жестокости или недоверия, а из любви нельзя позволять детям делать всё, что они хотят. Сказал ведь Господь о первосвященнике Илии, который не следил должным образом за поведением своих детей:
«Я накажу дом его навеки за ту вину, что он знал, как сыновья его нечествуют, и не обуздывал их; и посему клянусь дому Илия, что вина дома Илиева не загладится ни жертвами, ни приношениями хлебными вовек». (1 Царств 4, 12 -14).
А ведь нигде в Библии не сказано, что Илий не любил своих детей! Очевидно, любил и заботился, но не был разумно строг, и вот страшной смертью и детей и отца закончилась эта история, оставив нам вечное предостережение!
Как свидетельствует выдающийся проповедник ХХ века митрополит Антоний Сурожский, употребляя слово «любовь» к кардинально различным понятиям «мы снижаем качество самого слова и сами оказываемся пленниками этой запутанности». И действительно: «Люблю Бога, Родину, папу, маму, колбасу, гулять, футбол, компьютер и т. п.» — всё «люблю», и хорошо, если еще в такой последовательности!
«Подлинная же любовь не только чувство, а состояние всего существа», — напоминает нам Владыка Антоний.
«Тайна любви к человеку начинается в тот момент, когда мы на него смотрим без желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания каким бы то ни было образом воспользоваться его дарами или его личностью, — только глядим и изумляемся той красоте, что нам открылась».
Итак, подлинная любовь — это самоотверженное служение. Необходимо отвергнуть желание казаться любящим и себе, и своему ребенку (или любимому человеку). Надо быть, а не казаться. Надо не произносить красивые слова, сентиментально сюсюкая и потакая капризам ближних и их слабостям, а искренне стремиться привести их к Богу, избегая при этом занудных нравоучений. Любящий родитель и воспитатель вынужден быть подобием хирурга, приносящего боль ради исцеления.
Проще дать конфету или иное требуемое удовольствие и «отделаться» от ребенка, чем отказать ради его же душевного и телесного блага. Проще «не заметить» проступок студента и слыть «добрым батюшкой», чем определить меру исправления провинившемуся человеку, принять участие в его судьбе, заведомо не ожидая от этого благодарности.
Любовь и всепрощение
Но часто мы видим и противоположный пример, когда родитель или воспитатель приносит воспитанника в жертву своей болезненной религиозности, которая по сути своей, есть неизжитые мирские страсти.
Такие родители заставляют читать ребенка полное молитвенное правило, не объясняя смысла читаемого, требуют строгого соблюдения поста, запрещают все виды светских развлечений. Приходя в храм, они не следят за своими скучающими и носящимися вокруг детьми, которые задирают сверстников, болтают, развлекают бабушек. Неудивительно, что вера таких родителей может представляться детям жизненной слабостью, неумением решать свои проблемы. В таком случае одним из протестов периода взросления становится отказ от религии родителей и от их образа жизни. Ну а мир охотно подсовывает подросткам своих «героев».
Богу можно лишь служить
Итак, во всём нужна золотая середина. И молитва, и храм, и истовое соблюдение Великого Поста приближает нас к Богу — Источнику любви. Подлинное благочестие необходимо. Но это нормальное состояние христианина или средство выхлопотать у Бога счастье своему ребенку?
И здесь мы подходим к главной тайне христианства: Богом нельзя пользоваться в личных целях, Богу можно лишь служить, и в этом служении человек обретает смысл всей своей жизни, подобно тому, как в служении тем, кого любишь, обретаешь любовь.
Любовь, смирение и надежда
Бог — это Личность, и общение с Ним — залог спасения от безумия этого мира. И чем меньше сил любить в нас, тем больше мы нуждаемся в помощи Божией. Если мы осознаем свою слабость, тогда мы получим от Бога силы. Вот тут и становится очевидным, что единственное условие подлинной любви — это смирение, питаемое верой и надеждой.
Удивительно сказал недавно почивший митрополит Антоний (Блум): «Бог знает, какая скорбь настигла наш современный мир везде, — скорбь охладевающей любви, скорбь разъединенных семейств, скорбь войн, скорбь ненависти, многие, многие скорби. Он это знает, и вместе с тем Он зовет нас не только не унывать, но надеяться еще ярче, еще пламеннее. Вспомните Его слова в Евангелии: когда вы услышите обо всем, о чем Я говорил (а говорил Он о приближении страшного конца Иерусалима), когда вы услышите о войнах, о слухах брани, и о голоде, и о бедах — восклонитесь, то есть поднимите голову, потому что спасение близко… И это спасение все ближе и ближе. И это спасение выражается двояко: когда постепенно обнищание наше становится по-человечески все безнадежнее, то все шире и шире, все глубже раскрывается перед нами возможность познать Царствие Небесное».
