Источник: Православный Просветитель
Ежегодно 6 июня в России отмечается Пушкинский день в честь дня рождения великого русского поэта. Русская литература, как пишет академик Д.С. Лихачев, – это литература одной темы и одного сюжета. “Этот сюжет – мировая история, и эта тема – смысл человеческой жизни”. Применительно к Пушкину эта мысль будет звучать как мировая история любви – Творца к творению и творения к Творцу.
Религиозное чувство – обращенность к Богу – всегда личное, и путь у каждого человека свой. Прошел таким путем и Александр Сергеевич, одаренный Всевышним благородным талантом.
Это был путь прозрения и ошибок, открытий и падений – обыкновенный путь свободного творческого человека, еще и еще раз переосмысливающего жизнь и пишущего в своем жизненном сюжете новую страницу – не всегда самую удачную, но свою – новую и неповторимую.
Так, 26 мая 1828 года, в день своего рождения, он написал стихотворение, которое замечено многими. Не ясно: то ли автор бунтует в нем против Творца, то ли просто хандрит, – этого мы не узнаем никогда.Такие мгновения переживают многие, но не все выносят их на суд читателя. Это очень ответственно, потому что произведение искусства может укрепить человека в вере, может помочь ему устремиться в поднебесную высь, но оно же способно подтолкнуть к безнадежному скептицизму – отчаянию, тоске. Ведь искусство заразительно.
Недаром Лев Толстой, хорошо познавший искусство изнутри его средств и возможностей, сформулировал точно и просто:
“Искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их”.
Что испытывал поэт Александр Пушкин в день своего двадцатидевятилетия? Что хотел передать нам? Обратимся к тексту:
Дар напрасный, дар случайный
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Власть Творца названа враждебной. Почему? Потому что мы наделены сердцем, разумом? Почему сердце названо пустым, ум праздным? Это уже не гармония, не союз звуков, чувств и дум, а шум, звучащий на одной ноте и томящий тоскою.
Необычный, нежизнерадостный Пушкин. Такого мы плохо знаем.Но его знали и понимали современники. Вскоре после выхода в свет “Дара напрасного…” Пушкин получил ответные стихи иже во святых отца нашего Святителя Филарета, митрополита Московского.
Тот откликнулся трогательным посланием Пушкину, вселяющим в его (и нашу) душу веру, надежду и любовь к Богу. Отвечая Пушкину, святитель Филарет остерегал готовых соблазниться словом поэта, подпасть под обаяние пушкинской тоски и уныния, столь ему не свойственных.
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена, –
Спокойно и трезво возражает владыка. Он избирает ту же форму, ту же лексику, тот же стихотворный размер, на три четверостишия отвечает тремя же, каждому пушкинскому тезису противопоставляет свой антитезис – подвигая мысль читателя к неизбежному выводу из такого противопоставления, единственно возможного:
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Святитель использует, как и поэт, речь от первого лица. “Я” в его стихах относится ко всякому, кто читает эти строки, равно как и к пишущему их. Владыка смиренно встает в общий ряд со всеми и вместе со всеми признает: это я грешен во всем, о чем здесь говорится. Но зато то же самое должен думать про себя и каждый читающий: это я, не Пушкин, не митрополит, а я, вот сейчас, почти два столетия спустя размышляющий над этими стихами, это я грешил тем же, это обо мне сказано, и это я должен был бы сказать о себе и себе так, как здесь пишется. И это я нахожу в мудрости, здесь отраженной, свой путь к избавлению от греха.Ничто не случайно у Бога, ничто не напрасно, все имеет свой смысл и свою цель, и каждый должен постичь тайну, о которой Всевышний поведал нам языком якобы случая.
Ум сомненьем взволновал – обращает владыка блуждающий по сторонам взор человека в глубину его души. Святитель напоминает искони исповеданную Православием истину, которую просветительский разум сумел запамятовать, соблазняя всех поисками виновного во внешнем пространстве, отвлекая внимание от собственной поврежденности грехом.
Своенравие, своеволие, утверждение самости своей, заклинание “да будет воля моя” – на это и направляет, прежде всего, наш ум владыка. И прекрасно зная, что человек собственными только усилиями, без Божьей помощи, не сможет избыть грех, он молитвенно взывает:
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум –
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.
Темным безднам, сумеркам дум святитель противопоставляет сияние Божьей мудрости, которая одна и способна просветить человека. Поэту как бы возвращается его противопоставление ум-сердце в просветленном, преображенном виде.
Да, такого Пушкина мало кто знает. Уроки, данные ему жизнью, владыкой, самим Господом, так значимы, что полезны и нам, его благодарным, но не безрассудным читателям.
Т. Н. Трунилова