В гостях у программы “Елицы в Лицах” художественный руководитель МХАТ имени Горького, Эдуард Бояков. Мы беседуем о православии, театре, литературе и вечных духовных ценностях.

— Эдуард, а Вы помните своё Крещение? Когда и где это было?

— Помню. Это произошло на Украине. В селе Рацево Чигиринского района Черкасской области, где родился и вырос мой дедушка. И я впервые побывал на родине деда.

Жили мы в Дагестане. Советское детство в доме без икон, в семье без православия, без христиан в близком окружении. Мусульманская территория. Но ислам в Дагестане тогда не был настолько распространён. Это сейчас, когда я приезжаю в свой родной город, вижу множество мечетей. Есть и православные храмы.  Но тогда религиозность была параллельной реальностью из книг.

И вот я приезжаю в украинскую деревню, вижу бабушку, сестру деда, которая сразу мне говорит: «Надо крестить! Надо крестить!» Она быстро договаривается с дедушкой, и мы дружно идём в храм. Тогда мне было пять лет. Священник спросил, как меня зовут, я ответил: “Эдик”.

Помню замешательство священника: « А что за это имя такое? Какое-то совсем не наше. Не православное». Бабушка быстро сориентировалась и пояснила своим украинским говорком: «Эдя – Федя!”

Священник улыбнулся: «Феодор? Ну хорошо!» И меня крестили Феодором. Вот так всё и произошло.

Я вспоминаю этот момент и понимаю, что крещение – главное событие в жизни любого человека. Слава Богу, что я это запомнил.

Родина деда для меня особенное место. Именно там, в те дни, я впервые задумался, что такое большая семья, что такое род. В центре у сельсовета был памятник павшим воинам с их именами. Я видел отчества и фамилию такие же, как у деда, и понимал, что это его братья, которые не вернулись с фронта.

Я никогда в жизни не забуду это ощущение, когда почувствовал, что вот мы, все люди на одной земле живущие. И то, что там было крещение, для меня важно.

— Эдуард, в одном из интервью Вы сказали, что раньше служили полностью театру, полностью отдавали себя искусству. А что стало потом, когда стало не хватать только театра?

— Невоцерковленный человек — человек, который не живет религиозной жизнью, но в котором есть религиозное сознание. Каждая душа христианка, как сказал один из классиков. Но пока вера в потенциале, ты ищешь смыслы в красоте, в искусстве. Искусство, как и религия, старается заглянуть за край познаваемого. Старается обратить внимание и зрителей, и художника на то, что сложно выразить словами. Наверное, поэтому было время, когда я жил искусством и считал работу самым главным в моей жизни, не понимая что такое семья, что такое вера. Я старался честно, как мог, служить творчеству. Но потом пришла другая пора. Воцерковившись, я понимаю, что не стал меньше любить театр, музыку, литературу, поэзию. Просто понял, что есть вещи важнее.

— До воцерковления Вы много интересовались исламом, буддизмом. Почему выбрали именно Православие? И что изменилось в жизни?

— Это важный вопрос, но я хочу его уточнить. Очень опасно размышлять и отвечать на вопросы, почему ты выбрал Православие. Это не я выбрал Православие. Это Бог нас выбирает. Главное не закрывать свою душу и слышать Его зов. Нет ничего естественнее для русского человека, чем воцерковление, нет ничего проще, нет ничего очевиднее. У человека есть выбор, у человека есть воля. Бог нам этот выбор дает. Но выбора быть воцерковленным или нет, я считаю, у человека не должно быть. Он естественным образом должен ощущать себя как часть колеса жизни. Вечного процесса, который, как дерево, имеет корни, ветки, листву. Жизнь была до меня, жизнь будет после меня. Кто я такой, чтобы выбирать? Если все мы будем выбирать такие вещи…

Родителей не выбирают, Родину не выбирают и веру нельзя выбирать. Вера дается. Просто нужно слышать этот естественный зов. Когда я думал, что можно выбирать, то  интересовался. И Индия для меня была важнейшей культурой, и ею остается. Я очень люблю Индию, индийскую философию, индусов, но это чужое. Я люблю это как человек, который смотрит со стороны, восхищается, порой искренне завидует, потому что мы, русские, очень много потеряли. Нам многому нужно учиться у ислама, у мусульман. У  других культур есть прекрасные качества. Но мы остаемся православными, мы не можем быть другими. Увы, я только в 40 лет осознал это и увидел то, что для меня сегодня представляется совершенно естественным, очевидным, безусловным.

— А что изменилось в Вашей жизни с приходом в неё Бога? Как отреагировали друзья коллеги?

— Какие-то коллеги с пониманием, какие-то другие друзья с сочувствием, с кем-то я перестал общаться, кому-то я помог воцерковиться. Если говорить о таком, ну социальным круге что ли. Что касается семьи. Мама в душе была православным человеком. Мне кажется, она тянулась к этому всегда. Во всяком случае, она в 70 лет впервые причастилась, и я счастлив, что я помог этому важнейшему событию. Я счастлив, что  привёл маму в храм.

Нельзя сказать, что жизнь с Богом или без Него – это две мои разные жизни, но это два разных человека: я до воцерковления и после. С одной стороны, ты, конечно, понимаешь, что это тоже ты и тебе отвечать за всё, что ты сделал и в 20 и в 30 лет. Следует каяться, работать над собой. Но перед судом Божиим нам всем предстоять.

А жизнь меняется, возникает ощущение её базового смысла, духовной вертикали.

И ты знаешь, что смерти нет. Ты знаешь, что твои дети будут с тобой после того, как ты уйдёшь из жизни. Это счастливое знание трудно переоценить.  Оно то главное, что есть у меня — это точно.

— Эдуард, существует такое мнение, что православное христианство — это тяжкое бремя. Посты, постные дни, надо заботиться и любить ближних и так далее. А как Вы воспринимаете это бремя?

— Прекрасно, я воспринимаю это как бремя. Некоторые, в том числе мои друзья и близкие, говорят: “Нет, это радость!” Конечно, это радость. Ну ещё и ответственность, а ещё это бремя. И не надо бояться этого слова и этой ответственности.

Современный человека очень много думает о своём удовольствии. Он глубоко погружается в гедонизм. Всё должно быть удобно: одежда, телефон, чехол для телефона, приступочка в автомобиле, кисточка для макияжа: всё должно быть удобно, приятно.

Братья и сёстры, не надо каждому носить вериги, как мученики, как старцы, как некоторые наши святые, но давайте не сводить всё к житейскому довольствию! Поэтому есть пост,  а сегодня пятница, и поэтому я пощусь.

Прекрасно, что быть православным непросто. Что это не просто даётся, что следует преодолевать искушения. И чем больше у тебя веры, тем больше силы их преодолеть. Значит, ты растешь. Значит, у тебя есть шанс.

Порой включается гордыня и кажется: я пощусь, значит я правильный. А вот вы не поститесь, значит вы неправильные. Это тоже очень опасно, но бремя лишений, аскеза —  должны сопровождать человека всю жизнь. Человек должен учиться жить с болью. Мы болеем, мы хороним наших близких. Нам самим предстоит умереть и, скорее всего, это тоже будет сопровождаться болью. Человек должен подготовить себя к этому, должен не бояться, не то чтобы не бояться, нужно быть готовым к боли.

— Эдуард, а насколько сложно через современное искусство говорить с людьми о Боге, о вере. И нужно ли об этом говорить в современном театре?

— Только об этом и нужно говорить. Бог это главное в нашей жизни. Человек, который лишён Бога, и еды по-настоящему не сможет приготовить. В его еде не будет благодати, той энергии, которую мы чувствуем, когда приезжаем в монастырь. Ты кушаешь постную кашу или самую простую выпечку и думаешь: “Как же они это делают? Почему же так вкусно?” Это удивительно.

Всё должно быть с Богом: танец, еда, воспитание ребенка, работа в огороде, чтение книг. Любая работа, любое занятие должны содержать в себе радость во Славу Божию. Это же чудо, что у меня есть огород, это же чудо, что это растет из земли. Господи! Это же чудо, что у меня есть дети, это же чудо, что у меня есть собака. Это же непостижимо, как это всё работает, как дети растут, как животные, как огурцы, как деревья. Так давайте славить Бога за то, что нам эти чудеса посылает, открывает и дает возможность этому радоваться, поэтому жить без Бога нельзя.

— Эдуард, мы знаем, что для православного человека семья и семейная жизнь это один из важнейших аспектов бытия. Но к сожалению, сегодня многие семейные ценности дискредитированы. Как Вы считаете, что можно сделать на духовном, на культурном уровне для поддержания института семьи?

— Я поздно пришёл к пониманию семьи. Я родился в семье, которую отец достаточно быстро покинул. У меня были дед и бабушка. Дед, который, собственно, меня и крестил. И для меня они были примером. Но взросление в неполной семье это, конечно, сложность, это травма. Не надо быть фрейдистом, чтобы это понимать. У детей, которые растут в полной семье — другие испытания, другие сложности. Но они имеют образ семьи.

Мой друг, Ливанов, бизнесмен и президент грузинского демократического общества, человек, который очень многое делает для пропаганды семейных ценностей в мире и в России. Однажды он высказал простую, но глубокую мысль, рассказывая о своей школе. Когда он видит там на линейке детей, то некоторые из них, как выключеные в гирлянде лампочки “не горят”. И он безошибочно понимает, что в их семьях есть конфликты между отцом и матерью. 

То есть, поругаться с родителями, получить подзатыльник или что-то покрепче — это не страшно. Поругаться с братом и сестрой не страшно. Но когда мама и папа начинают ссориться, то у ребенка, который ещё не вошёл во взрослую жизнь, вся картина мира  рушится. Это словно сбить человека с ног, лишить его опоры, гравитации.

На чём зиждится гравитация ребёнка? Он ещё не понимает, что такое религия, он ещё читать не может толком. Он ещё не знает Писания, но он имеет отца и мать: образ силы, знания, и образ терпения, заботы. Человека, который этого ребёнка грудью вскормил.  Если отец и мать всегда безоговорочно вместе, ребёнок имеет шанс вырасти действительно здоровым. Если, к сожалению, этого не случается, а у нас, увы, дикая статистика разводов, это очень часто не случается… Конечно, нельзя ставить крест на себе и на людях, которые лишены вот этого естественного дара. Но тогда уже во взрослом возрасте придётся прорабатывать, преодолевать серьёзные вещи, чтобы твои дети не повторили этой ситуации, дисгармонии в семейных отношениях.

Простые размышления друга меня обожгли. Ведь и я, когда рядом сын и дочь, могу позволить себе критическое высказывание в адрес жены. Жена порой ответит и всё, в их головах правильный образ семьи начинает разрушаться. Мы обязаны быть идеальными  для своих детей.

— Эдуард, а Вы читаете книги детям и какую литературу в вашей семье принято читать с детьми?

— Очень разную, мы много читаем. Я всё делаю для этого. У меня две тридцатилетние дочери, слава Богу, они читают И для их поколения это тоже редкость, увы. С  семилетним сыном мы постоянно читаем сказки, мифы, разную литературу, в том числе этнографическую. Очень важно в раннем возрасте увидеть разные грани мира. Вот  европейская литература, вот индийский эпос, а вот восточная поэтическая цивилизация.

В 7-8 лет ребёнок должен получать первые прививки, сам должен читать, и сейчас наступил момент, когда не только мы с женой читаем. Сын любит книги, начинает учить стихи и рассказывать нам с женой.

Есть старые воспитательные книги, которые были до революции, сборники, в которых информация о календаре, о животных, о доме и вообще об устройстве жизни. И, с одной стороны, ребёнок учится читать, с другой стороны, он узнаёт, как устроен, например, сезон осень-зима-весна-лето, деревья, названия каких-то предметов. Изучение мира в интерактивной форме происходит внутри семьи. Если родители не читают, то шансов очень мало.

Школа может развивать таланты и давать навыки, но базовые знания ребёнок получает в  семье. 

— А что вот лично Вы читали  в последнее время то, что впечатлило и запомнилось? 

— Очень многое. У меня дома огромная библиотека. Я постоянно переживаю, что я что-то не успеваю прочитать, пропускаю новинки. Эта страсть к литературе не только из-за работы, читать нужно всем. Именно читать, а не слушать аудиокниги, не смотреть кино.  Чтение запускает в человеческом мозгу уникальные и совершенные процессы. Как говорит Иосиф Бродский: «Нас чтение людьми делает».

Воображение, рациональная информация всё одновременно. Мы видим всего лишь слово, но в нашей голове, в нашем мозгу, рождается образ невероятной, огромной страны, огромных расстояний, огромного количества людей, армий, сонм птиц, в том числе и фантастических. Одновременно и воображение подключается, мы начинаем фантазировать, мы начинаем мечтать, поэтому чтение очень важно.

Конечно, надо читать разную литературу, изучать классику, понимать мифологию. Без мифологии, без греческого мифа, без восточного мифа, без русских былин нет взрослого человека. Он вырастет в лучшем случае в такого яйцеголового умника, который много всяких формул знает, много математических правил, но его душа не открыта коллективному бессознательному, не открыта к эгрегору, к тому, что за пределами обыденности. Наш мозг — это суперкомпьютер, но есть еще более большой компьютер, к которому можно подключиться и это происходит через миф. 

Есть современная литература и не читать её тоже преступление. Я часто слышу: зачем это всё, есть же Толстой, есть Достоевский? Неужели современный театр, современная литература сможет стать в один ряд с классикой? Толстой писал о своём времени, Достоевский писал о своём времени. Чехов как драматург создавал удивительно точные модели жизни своих современников. Он описывал отношения между мужчиной и женщиной, введя в драматургию подтекст. Через намёк в театре оказалось можно выразить гораздо больше, чем через прямое указание, прямое номинирование.

Литература о наших современниках — это важнейшая часть нашей духовной жизни. Если мы не читаем современные книги, есть огромная опасность, что мы и классику не поймём. А мы живём в сегодняшнем дне, мы не должны терять связь с ним.

Но, слава Богу, я считаю, что русская литература переживает исключительно плодотворный период. Я очень люблю творчество Захара Прилепина, Евгения Водолазкина, Алексея Варламова, Сергея Шаргунова, Алексея Иванова, Андрея Рубанова. Этот период можно продолжить, и эти писатели должны нам помогать. Мы должны понимать, что они наши помощники, они нам могут много дать, может быть, конечно, не столько, сколько родители, но писатели — это великие воспитатели.

— Как Вы считаете, можно ли воспитать своего зрителя? И нужно ли развивать зрителя духовно?

— Конечно, да, а как же иначе? Театр всегда занимается воспитанием зрителей, театр не может не воспитывать зрителей, театр на то и театр. Театр — это духовная кафедра. Театр должен проповедовать, театр должен сообщать важные истины, должен поддерживать в зрителях веру. Конечно, театр — это не храм. Станиславский говорил, что театр — это храм, но с маленькой буквы храм, конечно. Ни в коем случае я не хочу сказать, что есть конкуренция между театром и церковью.

Литургия — это центр жизни человека — это результат моей недели. Но там верующий проводит в среднем два-три часа. А всё остальное время я должен свои духовные  ценности, свою веру реализовывать в мирском пространстве. Театр — это прекрасная площадка для того, чтобы я оставался человеком, оставался христианином, для того, чтобы я творил, испытывал радость. И конечно, театр — это кафедра, театр должен воспитывать зрителя.

— Эдуард, а как Вы думаете, что является причиной неверия человека, это невежество или наоборот обилие знаний?

— Иногда обилие знаний сопряжено с невежеством. Знание и невежество. Ведать и знать — это разные слова. Это разные понятия, разные термины. Если под знанием мы имеем в виду набор каких-то фактов, файлов, статей в энциклопедии, то ошибочно думать, что этим счерпывается мудрость человеческая. Бабушка в деревне мудрее и умнее десятков академиков, докторов наук, закомплексованных умников, женщин, которые делают карьеру и не могут реализоваться как женщины, но при этом они очень много всего знают. Они побывали в разных странах и могут о многом рассказать, но обманывают себя,  думая, что это и есть настоящая жизнь. А вот бабушка в деревне, родившая пятерых-семерых детей, имеющая внуков, и продолжающая в 80 лет работать в поле, действительно умный человек. Простота не противоречит Уму. Поэтому не надо всё сводить к информированности. Это ошибка, которую совершило европейское сознание и сейчас это сознание расплачивается за эту ошибку.

— Эдуард, что Вам кажется первичным, а что вторичным в отношениях человека и Бога?

— Бог любит человека. Мне кажется, это Его первичность, а человек… первичностью его должна быть сама вера. Абсолютная вера, который не хватило Адаму, который не послушался Бога и был изгнан из рая. Чувство абсолютной веры мы должны в себе воспитывать, чтобы исправить все грехи, для того, чтобы прейти к обожению. Это невероятно сложный тернистый путь, немногим удается стать святыми, но мы должны идти по этой дороге, без сомнений доверяя Богу. Главное в отношениях человека и Бога — вера в то, что наш Творец всемогущ и всевидящ.

— Эдуард, а что для Вас радость в Боге? Как Вы начали свой первый разговор с детьми о Боге?

— Не помню. Разговор о Боге в нашей семье очень естественный. В домашнем воспитании нет такого отдельного предмета как богословие. Но мы с женой стараемся объяснить детям, что Бог везде. Прекрасный христианский поэт Иосиф Бродский не был воцерковлён, но написал великие рождественские циклы и другие стихи, в одном из которых говорится: ” В деревне Бог живет не по углам”, то есть имеется в виду красный угол. Но не только в красном углу Бог, Он растворен, Он везде, Он в каждом углу, Он в каждой плоскости, Он в каждом пространстве. Также и с детьми. Мне кажется, надо не сообщать, а просто жить в этой радости, и всё время напоминать детям, что Бог везде.

При этом, конечно, есть вопросы дисциплины. Вспомним вопрос о бремени. Например,  воскресенье единственный выходной и хочется поспать, но дети просыпаются рано, идут с нами в храм. Если мы не в какой-то тяжёлой и дальней командировке, то дети причащаются. Вот соединение дисциплины и пунктуальности с естественностью разговора о Боге.

Его всегда можно упомянуть, Его всегда можно вспомнить, ощущать Его присутствие и стремиться к тому, чтобы Он был в нас. Чтобы мы не попали под искушение того, что вот сейчас меня записывает камера и вот сейчас я руководитель театра, очень большого знаменитого… ну и так далее.

Дети очень чувствительны и наблюдательны, их не обманешь. Если ты будешь с Богом, то дети твои тоже будут с Ним. А если ты вырос в эгоистическом, нарциссическом удовольствии, то значит ты полностью себя отдал бесам. Конечно, у детей остаётся один из двух путей: либо следовать в твоём в этом ужасном греховным фарватере, либо начинать мучиться, начинать тяжелую, часто кровавую работу по возвращению человека к Богу.

— Эдуард, а вот что такое прощение по-Вашему и приходилось ли вам прощать?

— Мы уже несколько раз вспомнили Бродского, у которого есть великое стихотворение, посвящённое его учителю, Анне Андреевне Ахматовой, где он говорит, что Бог сохраняет всё. Он специально указывает на такие дихотомические пары, оппозиционные: «”страницу и огонь”, имея в виду рукописи горят или не горят, “зерно и жернова”, ” секиру и остриё” и усеченный волос, Бог сохраняет всё, особенно слова прощения и любви, как собственный свой голос». Если мы хотим быть с Богом — мы должны прощать, мы должны просить прощения и мы должны любить. Эти вещи безусловны. Это невероятная формула, если говорить о стихах, одно из самых великих четверостиший, мне кажется, которые написаны по-русски. Прощение – это и есть Бог. Это такая же формула, как евангельское: Бог есть любовь. Бог не только любовь, но и прощение.