Источник: Отрок.ua
Какие чудеса можно творить, когда у тебя неравнодушное сердце, рассказывает тот, чья работа — побеждать рак.
Я работаю доктором-онкологом. Занимаюсь химиотерапией. Это прямо как в анекдоте: «Вот уж эти хирурги, им бы только резать! Я вам таблеточку дам — оно само отпадёт». Собственно, этим и занимаемся, что даём таблетки, уколы, капельницы — чтобы «само отпало».
Хотя данный метод лечения используется не сам по себе: часто нужны совместные усилия хирургов, лучевых терапевтов, химиотерапевтов для того, чтобы победить рак. А ещё… не помешает немного шуток.
Я действительно считаю своей основной задачей подходить ко всему с долей юмора.
И для меня удачным посещением палаты во время обхода будет то, когда во время моего пребывания там зазвучит смех.
Ведь разрядить обстановку, когда лечишь «страшные» болезни, — вещь очень даже нелишняя.
Не стану скрывать: этот инструмент в общении использую не только для того, чтобы поддержать пациента, но и чтобы психологически защитить себя. Я абсолютно не являюсь примером бесстрашия. И уровень моего духовного развития не позволяет относиться спокойно и рассудительно к вопросам жизни и смерти — как моих лично, так и тех людей, с которыми я общаюсь. Тем более что одно из главных для меня правил в работе с пациентами — предоставить правдивую информацию о болезни, если сам пациент того желает. И тут уже приходится искать способ — как подать эту правду.
Естественно, если состояние пациента критическое, и может так статься, что мы беседуем в последние часы, дни его жизни, тут нам обоим не до смеха. Однако есть одно но. «Общественное мнение» приучило людей к тому, что поставленный диагноз «рак» — уже категория «смертников», даже тогда, когда особых жалоб болезнь ещё не вызывает. Так вот это неправда! Знаю кучу народу, радикально пролеченных (на нормальном языке это значит выздоровевших), которые живут десятки лет, доживают до старости. И всё ж из-за дурацкого стереотипа пациенты после первой же встречи с диагнозом начинают считать себя уже умершими. Ещё при жизни.
Вот я и подумал, что академичность и серьёзность — это, конечно, неплохо, но совсем не подходит для налаживания нормального контакта между человеком и доктором-онкологом. Тогда и решил для себя, что «онкологический диспансер — не место для серьёзных разговоров».
Я твёрдо убеждён: нам, докторам, нужно приложить максимум усилий, чтобы снизить официозность лечения в онкологии.
Именно поэтому я горячо поддержал идею руководства нашего диспансера воплотить в жизнь возможность получать те же капельницы с химиотерапией, сидя в креслах. Сугубо психологически меняется атмосфера — а ведь и такая опция должна быть в лечении.
Ещё я очень люблю переходить на «ты» — если позволяет возраст пациента. Считаю, лучше, если мы будем приятелями, одной командой с общей целью, а не доктором, таким себе начальником, и пациентом, таким себе подчинённым.
Одно из моих важных правил: своим пациентам я буквально запрещаю наперёд хоронить себя. Похороны, — говорю я им, — такая вещь, которая должна произойти в жизни лишь однажды. И умершим человека можно считать, когда зафиксирован факт смерти. А жизнь показывает, что факт этот является непредвиденным и очень индивидуальным.
Постепенно я научился не игнорировать саму тему смерти. Когда-то мне было трудно говорить о ней с пациентами, это слово вообще казалось запрещённым. Но если вещи замалчивать, они никуда не денутся. И избегая упоминаний о смерти, от неё не спрячешься.
Также понимаю, что мои пациенты — люди с разными религиозными убеждениями. А мой собственный духовный опыт довольно невелик, и, стало быть, успокоить человека тем, что все мы имеем бессмертную душу, не выйдет. В лучшем случае он разочарованно пожмёт плечами — «ну да, конечно…» — и ещё глубже погрузится в мысли о безысходности своего положения.
Но что я реально могу — так это сконцентрироваться на правде, которая видна невооружённым глазом. Действительно, смерть существует. Земная жизнь каждого из нас (и моя лично) когда-то закончится. Однако никто не знает, когда именно это произойдёт. Конечно, тяжёлая болезнь подразумевает, что это может случиться быстрее, но разве не бывало ситуаций, когда из жизни преждевременно уходили люди, которых мы считали абсолютно здоровыми?
Кстати, на вопрос «сколько мне (ему/ей) жить осталось» не отвечаю принципиально. Потому что точно знаю, что не знаю. Нередко в ответ на это говорю: «Лично я планирую дожить до 934-летнего возраста (при этих словах почти всегда на лице собеседника появляется улыбка). Но у Господа на меня свои планы. Лучше давайте поговорим об инструментах, существующих для лечения болезни, и о том, насколько часто такое лечение бывает эффективным».
У моих шуток есть важный принцип: они не должны унижать пациента, вызывать страх. Когда-то, в начале своего профессионального пути, я допустил ошибку — пошутил насчёт одной довольно болезненной процедуры, а пациентка приняла мою дурацкую шутку за чистую монету, поверила в те слова. Впоследствии мы пришли к взаимопониманию, но мне до сих пор стыдно за тот случай.
Конечно же, шутки не должны быть самоцелью, их не стоит притягивать за уши. Желательно, чтобы всё было естественно. Главное — иметь желание помочь и быть при этом откровенным. Если не можешь справиться с проблемой, надо это признать. И предложить ту помощь, на которую способен. Ну и решить те вопросы, которые решить возможно.
Наконец, ключевой момент. Жизнь заболевшего человека (в том числе больного онкологией) должна продолжаться — в полном смысле этого слова. В ней должно оставаться место для всего, в том числе и для шуток. Ведь если пациент и люди, которые его окружают, понимают, для чего вся эта тяжёлая работа, тогда есть и силы ею заниматься. И тогда есть шансы на успех этой работы.
Иногда этот успех называется выздоровлением. Иногда — полноценной жизнью до последнего дня, а это тоже немало. Мы просим на литургии «христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны» — стало быть, знаем, насколько ценна возможность спокойного завершения нашего земного пути.
И в этом завершении есть вещи, которые зависят непосредственно от нас — всех тех, кто окружает пациента. Ведь именно нам даны инструменты, чтобы помочь больному. И зона нашей ответственности — насколько качественно сможем этими инструментами воспользоваться, обеспечим ли возможность полноценного человеческого общения и любой другой помощи, которая в наших силах.
Недаром говорят: «Главное — желание». Нужно поставить себе цель — попробовать помочь. И если когда-то с тяжёлой болезнью столкнёмся мы, дай, Боже, и нам рядом людей с таким желанием.