Источник: православие.фм
Окна зашторил снег. Мело. За тюлем на окнах монастырской трапезной белело смятение лёгких снежинок. Они были похожи на белых бабочек, которые танцуют на ветру.
Послушница Наташа с острым чувством одиночества в сердце протирала иконный угол трапезной. Никого не было вокруг. Наташа в очередной раз брызнула на тряпочку розовой водой и протёрла иконочку Богородицы «Всех скорбящих Радость». И девушке вдруг показалось, что Матушка Божия рядышком и утешает её, что Она – Её Мама, и в мрачной душе Наташи стало светло.
Тут в трапезную зашла инокиня Рафаила – маленькая, тощая, она утопала в подряснике с плеча крупной послушницы Даши. Этот подрясник не успели на неё перешить.
– Наташ, ты что не пришла на правило? Матушка игуменья меня за тобой из храма послала, – сказала Рафаила. Она старалась сдержать раздражение, которое передалось ей от игуменьи.
– Иду, – сказала Наташа и слезла с табуретки.
Наташа с Рафаилой прошли по метели из снежных мотыльков и вошли в старинный монастырский храм. Шло Богородичное правило. Наташа встала между колонн. Сегодня молитвы к Пресвятой Богородице особенно чисто и ярко проникали в её душу.
Через некоторое время послушнице Наташе стало жарко, и она сняла сапоги и носки и положила их рядом, а сама осталась босиком. Как раз мимо проходила послушница со свечами и тряпочкой в руках. Она посмотрела на Наташины ноги и от удивления её лицо перекосилось. Потом она шепнула благочинной: смотри, что делает Наташка.
Та посмотрела и сказала:
– Вообще не обращай внимания.
После правила все подошли к иконам и под благословение матушки. И тут матушка сказала:
– Сёстры, после правила не расходитесь. Будет разбор Ангельских полётов.
Все от этих слов приуныли. Каждая сестра вспомнила своё: кто-то – что велела рабочему вывалить кучу угля посредине монастырского двора, кто-то – что без благословения выкинула поеденную молью крупу, а кто-то – что проспала на утренние молитвы в храме.
Но матушка грозно сказала:
– Кто разбил подаренную владыкой вазу?
У всех от этих слов мурашки пошли по коже, а Наташа громко и радостно ответила:
– Это не я!
Матушка спросила каждую сестру лично, но все молчали.
– Хорошо, тогда все будут делать по двадцать земных поклонов, а у того, кто разбил эту вазу – будет это на совести.
И тут Наташа вспомнила, что это она разбила вазу! Разбила неделю назад при уборке храма, а потом забыла, а сейчас вспомнилось, как она плакала, потому что ей казалось, что она эту вазу убила, ведь ваза была, а теперь её нет. Когда сёстры и матушка стояли на выходе в прохладном светлом притворе и разговаривали, Наташа подошла и сказала:
– Матушка, простите меня! Я вспомнила, что эту вазу разбила я.
– Эх ты, врунья… За то, что ты подвела сестёр – тебе сорок поклонов! Всем по двадцать оставляю, а тебе – сорок! – сказала грозно игуменья.
– Хорошо, матушка, только простите меня, пожалуйста! Простите! – сказала Наташа со слезами.
Тут пятнадцатилетняя трудница Настя сделала шаг вперёд и сказала:
– Матушка, эту вазу я разбила, меня накажите!
– Нет, это разбила я, – сказала горячо Дарья.
– Да нет, это я, – удивлённо возразила Наташа.
– Нет, это не она, не слушайте её, матушка, меня накажите сорока поклонами, виновата я, – сказала инокиня Рафаила.
– Я разбила, – проговорила Наташа, круглыми глазами глядя на матушку.
Тут все сёстры начали убеждать матушку, что вазу разбила не Наташа. Каждая говорила на себя. А Наташа всё твердила, что разбила она.
Матушка улыбнулась сквозь слёзы и сказала:
– Я благодарю Бога за то, что у меня такие сёстры. Поклоны снимаю и с Наташи, и со всех.
Все стали обниматься, а потом пошли пить чай, потому что настало время полдника. Над храмом и над сестринским домом всё кружил невесомый прозрачный снег.