Рассказ.
Помню, что узнал я его не сразу. Время мало кого красит, но его – «Всемогущего повелителя» – прошедшие пять лет перестройки сделали ну просто красавцем – благообразным старцем с дореволюционной фотографии. Вот он развалился на высоченном троне за добротным столом, который его помощники по утрам выносят на тротуар главного городского проспекта. За его спиной к стене серого здания пришпилен гигантский плакат, на котором грозно изображён он сам: вокруг седой головы – сияние, будто нимб у святого, а фоном – звёздное небо. Огромная надпись, стилизованная под славянскую, гласит: «Василий – Всемогущий повелитель».
Прогуливаясь вечером по проспекту, можно запросто перекинуться парой-тройкой слов с вершителем судеб. Тем более, что цены у этого всемогущего гораздо ниже, чем у других.
Вот к его столу подходит зарёванная женщина:
– Повелитель, сына вчера проводила в армию, сердце места не находит. Как он там? Он ведь у меня один, разъединственны-ы-ый…
«Повелитель» подкатывает глаза, трясёт белой окладистой бородой. Что-то мычит про себя. Так проходит минута, другая… Помощник повелителя кивает женщине на ящик для сбора даров. Женщина бьёт себя по лбу: «Ах я, бестолковая!», – и что-то туда суёт. Всемогущий встаёт за своим столом, серый балахон повисает мешком на костлявых плечах. Его голос чуть с хрипотцой:
– Повелеваю! – бьёт кулаком по столу, – Теперь твой сын вернётся!
– Ох, отец родной! А когда вернётся-то? Когда?
– Когда, говоришь, проводила-то? Вчера?
– Вчера, вчера! Ох…
– Ровно через два года – жди! Я сказал!
Благодарная солдатская мать сияет. Воодушевлённая отправляется вдаль по летнему проспекту. Настроение – блеск! Ну кто б ей – бедолаге – ещё помог! Спустя несколько минут её место у стола Василия Всемогущего занимает смущённая девушка. Она сразу суёт что-то в ящик и перешёптывается с верным Васильевым слугой. Тот заводит девицу за повелителев стол и перешёптывается со Всемогущим. Затем со Всемогущим шепчется сама смущённая просительница. Повелитель подкатывает глаза, трясёт бородой, в его горле что-то клекочет. Наконец он подымается и хрипит:
– Повелеваю! – бьет кулаком по столу.
Девушка трепещет, краснеет, испуганно глядит снизу вверх, а Всемогущий продолжает:
– Повелеваю! Ты скоро станешь матерью! Я всё решил!
– Но как же… Когда?
– А когда говоришь, это, самое… Позавчера?
– Ага.
– Та-ак… Приказываю! Жди, готовься! Ровно через девять месяцев! Моё слово!
Девушка потрясена. Такая новость! Заливается слезами, но спорить со Всемогущим не решается и уходит.
Постепенно у стола великого и ужасного человека собирается общество, выстраивается очередь. Люди что-то обсуждают, волнуются о своём:
– Слыхали, мне велел в сентябре картошку на даче выкопать!
– Ого! А мне сказал, чтобы я к сентябрю для внука школьную форму купила. Обязательно, не то…
– А мне-то вовсе… скандал, говорит, ждёт тебя дома. Скандал! Сегодня! И с чего, говорю, я ж вчера всего-то на всего аванс пропил. Ну всё прямо знает! Сила!
Через дорогу, на противоположной стороне проспекта, звенят своими жестянками какие-то оракулы, зазывают. Но пророчества у них нынче так подскочили в цене, что люди, вздохнув, переходят к Василию…
Над гражданами расцветает удивительная пора открытий: в газетах иногда нет-нет, да и мелькнёт новость о том, что оказывается, над всеми нами – Всемогущий Господь Бог. На заборе откровение: «Цой жив!» А в телевизоре – немой очкастый колдун. Пахнет светлыми переменами и кажется всем, что всё возможно. Всё хорошее. И при желании можно вполне изменить свою жизнь. Изменить так, как самому пожелается…
Вот, например, Василию перемена жизни удалась. Ещё лет семь тому назад, до перестройки, его запросто могли посадить за тунеядство и дуракаваляние. И посадили бы, да безобидных сумасшедших, каким Василий сообразил прикинуться, строго не наказывали. Жалели что ли? А дурачка Вася представлял весьма искусно. Каждое утро, когда добросовестные граждане отправлялись трудиться на завод, Вася возникал на троллейбусной остановке и громко объявлял собравшимся пассажирам, что он уже все вопросы решил, сейчас подадут транспорт.
– Смотрите, – кричал он, завидев приближающийся троллейбус, – смотрите! Я же вам говорил!
Над Васей посмеивались, но не обижали. Зачем, он же не буйный. А Вася продолжал руководить процессом:
– Сюда, сюда, заворачивай! – троллейбус заворачивал к остановке, – Теперь стой! Стой, приказываю!
Троллейбус останавливался. Все водители знали дурачка Васю и улыбались ему. А тот продолжал усердствовать:
– Открывай двери!
Троллейбус действительно открывал двери. Вася вместе с рабочим людом поднимался в салон и руководил уже здесь:
– Повелеваю, закрывай двери и поехали! На следующей остановке тормознёшь и опять двери откроешь. Приказываю, вперёд!
За проезд с Васи не брали – инвалид ведь, и справка у него есть. Пенсии за липовое сумасшествие ему вполне хватало.
Так и колесил бы беззаботный юродивый Василий в уютном советском электротранспорте, да на беду образовалась свобода предпринимательства. И Василия приметили.
И пришлось трудиться…
…Наступила короткая летняя ночь, город уснул. Помощник Всемогущего Василия выгреб из-под стола пустые чекушки, погрузил их в багажник подкатившего Жигулёнка. Потом отшпилил плакат, стряхнул с него пыль, пробормотал: «Вот гадость, уже выцвел. Надо бы новый заказать». Вася мирно посапывал, уложив голову на свой руководительский стол. Когда водитель с помощником его растолкали и повели к машине, он всё ещё не вышел из образа и бузил спросонья, как власть имущий:
– Повелеваю, туда! К ларьку! К ларьку, говорю, веди! Приказываю! Э! Э, стой!
Помощник отвесил Васе подзатыльник и вдвоём с шофёром они затолкали Всемогущего на заднее сиденье.
