Политический обозреватель «Комсомолки» Владимир Ворсобин обнаружил в вятских колониях удивительного священника, которого тут даже суровое тюремное начальство называет «святым».
ХОЗЯЙСКИЕ ОГУРЦЫ
Мы с Хозяином (так в российских местах не столь отдаленных за глаза называют начальника колонии) пили за решеткой кофе, я грыз свежие огурцы, выращенные осужденными, велся типичный разговор. Ворчали, что настоящих законников стало мало, что воровские традиции народ не держит. Что ИК (Исправительная Колония) № 3 место правильное – ее авторитеты даже зоной не считают. Общак не платят, сидельцев не «греют»…
Потому как Хозяин здесь один.
– Никакой жестокости, – поморщился начальник колонии Дмитрий Пестов при подозрении в ГУЛАГе.
Гуманизация, мол. Да и времена другие. У зеков одна выгода на уме. И права человека.
Дождь. Из динамика диктор сонно читает книгу о патриотизме и войне.
А я все грыз тюремные огурцы и думал – почему ЭТО произошло именно здесь?! Не в мордовских лагерях, не в «монастыре» для пожизненных – вологодском «Пятаке». Не в Храме Христа Спасителя. Не в Кремле, наконец.
Почему именно здесь, на стене тюремного храма, вдруг возник образ Николая Угодника?
В колониях – 6 тюремных храмов. Фото: Сергей МЕЛЕХИН
И почему я вижу в окно священника, хлюпающего по октябрьской грязи… босиком?
Я всегда сторонился церковной романтики, оберегая свой профинструмент – скептицизм и логику.
Но тогда почему – черт подери (прости, Господи) меня вообще занесло сюда, за сотню километров от Кирова (я приехал на Вятку совершенно по другой теме)?
Образ Святого Николая на стене… Этот подозрительный поп, ходящий босиком между зонами, 20 лет исповедующий преступников. И пишущий странные стихи:
Шли попята по опята,
А за ними папа-поп,
А за ними толстопята
Шла попиха: топ-топ-топ…
Тут сцепилися попята
Меж собой из-за гриба,
У попа рука-лопата
Кучу-бучу загребла.
Подбежала тут попиха
И сказала: Тихо! Тихо!
Что шумите на весь лес?
Смотрит Боженька с небес…
– А у меня вдруг осужденные умирать начали, – сказал Хозяин. – Хотя все вроде в порядке – сыты, обуты, врачи смотрят за ними, как за детьми. А тут напасть какая-то… Из года в год. Человек за человеком. Вспомнил, как отец Леонид учит – «срочно воцерковляйтесь!». Решил в церковь сходить… Сходил (молчит).
Сначала Хозяин воспринимал отца Леонида Сафронова с мирским равнодушием. Как сотрудника по культ-массовой работе (по житейской логике – да пусть зек молится, Бог не фраер – дисциплине учит).
– Помогло? – спрашиваю.
– Как рукой сняло. Умирать перестали, – пожал плечами Пестов.
– Странный священник, – смотрю в окно.
– Странный? – начальник зоны покачал головой. – Я тоже так, было, решил, когда он в первый раз пришел. Но тут что-то другое…
«ОН — СВЯТОЙ»?
В середине 90-х по Вятке прошел слух – ходит по зонам странный поп. Летом он бос, а по сугробам бежит в сандалиях. Приходит в «дежурку» и сидит терпеливо, ждет разрешения исповедовать заключенных. Полдня может просидеть. Попа нехотя пускают, он зеков исповедует и пешком в другую зону (а там расстояния меж ними 20-30 километров) и там опять ждет. Шесть дней в неделю ходит по колониям, на седьмой у себя в поселке служит. Так прошел год. Два. Десять…
А священник все ходит. Вместо того, чтобы найти себе богатый приход, принять в дар хорошую иномарку, квартиру, обустроил в колониях 6 «бесплатных» тюремных храмов. Для которых зеки написали сотни икон, и где сами ежедневно проводят службы. Один из них после освобождения принял монашество, другой в Луганской епархии стал священником, еще двое поступили в семинарию…
Но тюремное начальство к отцу Леониду относилось с подозрением.
Нрав у батюшки резкий – терпеть не может ни «безбожного» СССР, ни «кровавых» чекистов. Фото: ВЛАДИМИР ВОРСОБИН
Уж слишком нрав у батюшки резкий. К тому же внук нижегородского крестьянина, сосланного в тюремный край только за то, что имел на своем дворе мельницу, терпеть не может ни «безбожного» СССР, ни «кровавых» чекистов. И в особенности идейного праотца всех чекистов – Дзержинского, чей единственный в России музей власти как назло установили в соседнем селе Кай (здесь железный Феликс сам отбывал ссылку).
И тюремный батюшка тут же музей проклял.
«Как я должен относиться к Дзержинскому, если в 19-м году его отправили сюда с тайным приказом Ленина уничтожить всех священников? – говорил мне потом батюшка. – Он бы и меня уничтожил. Я понимаю, что такая власть была попущена Богом, что эти злодеи – попущенцы Божьи за наше неверие. Но памятники им ставить зачем? Ведь сначала появляются символы, а за ними приходят время, которые были. Эта Система полностью стоит на крови. Она учит ломать людей, потому что сама без Бога! Мы окормляем Систему столько лет – они это все равно не понимают!
И совсем горько добавил:
– Они ж поначалу как нас только не обзывали, гнали нас!
Наконец местное управление ФСИН возглавил человек набожный.
Приехал этот генерал в одну из зон, видит – сидит босоногий Леонид в дежурке, как обычно, ждет…
(Прошло 24 года, а ничего не изменилось – пропуск на общих основаниях, полдня ожидания. «Это для моего смирения, наверное, – объяснит отец Леонид.- Потому что я резкий, несмиренный человек. Но сколько можно смирять. Выжали виноград весь! Хотя, наверное, надо еще смирять и смирять. Я же грешный человек, понимаю – за грехи мои все это).
И приказал генерал – выдать удивительному попу многоразовый пропуск…
– Он святой, – серьезно предупредил меня генерал перед моей поездкой.
Я пожал плечами.
Ну-ну…
– Но почему он босой? – спрашиваю.
– А вы у него сами спросите, – отчего-то нахмурился генерал.
И ГЕНЕРАЛЫ СКАЗАЛИ: СЛАВА БОГУ, В ТЮРЬМЕ МЫ, А ТО БЫ СПИЛИСЬ…
Кем только святой отец Леонид не работал – даже грузчиком в «Газпроме» (разгружал-загружал в тундре вертолёты). Учился в Литинституте, но бросил его из-за несогласия с «поверхностной» программой обучения.
Дескать, как можно за один семестр изучить «Илиаду», «Одиссею», римскую лирику и современную прозу?! Сафронов два года изучал Гомера, том за томом штудировал Астафьева, Айтматова, Белова, Распутина, Пушкина…
Кто-то его семье подарил старинное Евангелие, Леонид принялся изучать и его…
И результат – приход в поселке Рудничный, с женой и маленьким ребёнком в гнилой избенке без воды. Зато рядом выросла красавица-церковь, которую расписали преступники. Кто-то в прошлом убил. Кто-то ограбил.
На исповедях о заключенных открываются порой страшные вещи. Фото: Сергей МЕЛЕХИН
Иконы, как живые…
Освободившиеся зеки укрылись от Свободы у своего духовника на церковном дворе, стараясь не вернуться обратно в зону.
Хотел отец Леонид для них даже монастырь построить, да не дали разрешения. Пришлось распустить бывших сидельцев по домам.
– Уходили ребята, слава Богу, в правильные места. Мало кто вернулся в тюрьму, – хмурится Леонид. – Но были такие… Любого можно спасти, если сам хорошо плаваешь. Ведь есть спасатели, а есть плавающие. Первым бы и охота покупаться – а нельзя, они потом хорошо покупаются, когда люди тонуть начнут. Если Господь избрал – то ты должен вести остальных, как Моисей народ. И с тебя большой спрос, ты своих овечек должен привести к Богу, с тебя спросится… Но сколько нужно сил! Ведь кто действительно хочет спастись – он спасающего не за волосы тащит, а пытается сам выплыть. Остальные меня хватают за бороду, и на дно. (смеется). Мне вот как священнику нельзя постригаться. Я бы давно налысо…
Отец Леонид удивительно весел для своей жизни.
Николай Угодник здесь не только на иконах. Его образ даже проявился на стене. Фото: ВЛАДИМИР ВОРСОБИН
– Десять поклонов и вилку сюда. Не успеешь – двадцать, – весело кричит он матушке, угощая меня рыжиками.
– Мне уже 102 года, я подозреваю, — говорит уже мне, с удовольствием вытянув свои загрубевшие до состояния подошв пятки. – А вас мы давно ждали (вздрагиваю). Миром покрылась Матрона московская, чуяла, что вы приедете. Вся в масле. Помню, как-то в одну из зон сразу трех генералов посадили. Взятка только у одного из них 90 миллионов долларов. Господь посмотрел на них, ну куда он, бедный, против генералов пойдет, и все иконы сразу замироточили. А как иначе?! Птицы-то высокого полета, а тут смирение лет на восемь. И Господь удивился, наверное. Иконы сначала хотели заплакать, потом закровоточить, а потом решили замироточить. Маслицем покрылись. И это знак – сердца каменные, молитесь. Мне эти генералы сказали – батюшка, слава Богу, что в тюрьме мы. Я им – почему? Мы бы спились, или бы нас убили, но к Богу бы мы точно не пришли. А мне-то, бывшему ефрейтору, как приятно – генерал исповедуется передо мной(смеется).
– Вы это… – ошарашенно начал я, но слово «серьезно» почему-то застревает в горле.
– Вот вы приехали, опять маслицо пошло, – улыбается священник. – Темница да больница – места особые – к Богу близко.
ОНИ ДУМАЛИ – Я ИМ ЧАЙ, СИГАРЕТЫ, НАРКОТИКИ НОСИТЬ БУДУ…
К своей пастве – зекам у отца Леонида отношение, мягко говоря, неожиданное.
– Молчу-молчу, а потом как скажу им слово – они в обморок падают, – хмурится он. – Один такой засранец вернется в свое село и начинает всех терроризировать, бабушек мучить – и все, нет деревни. И если одного такого направить на путь истинный – уже хорошо.
Ведь тюрьма – бесплодная смаковница. Даже один ее горький плод – уже сладкий!
Зеки и сами проводят службы. Фото: Сергей МЕЛЕХИН
Зеки батюшку тоже не сразу приняли. Хотя поначалу явились к батюшке толпой.
– Они решили, что Бог дает все – сигареты, чай, наркотики, – вздыхает Леонид. – Я их, конечно, отрезвил хорошенько. И потом пять лет как об стенку горох. Мы c матушкой служили всей душой, но за первые годы на исповедь пришли… три человека.
И только потом зона приняла честного попа, хотя сам Леонид, впечатление, ее терпеть не может. Душе, говорит, тяжко – столько там, за колючей проволокой, невидимых чертей.
– А что делать, – вздыхает. – Когда кашу варишь, если подгар появился – вся каша испорчена. Если подгар почистить, этих людей – исправить, может, вся Россия очистится?
Хотя, говорит, тюрьма – место для паразитов. Особенно в наше демократическое время.
Тут батюшка заговорил о гуманности…
Зеки написали сотни икон для тюремных храмов. Фото: ВЛАДИМИР ВОРСОБИН
И, как обычно весело, опрокинул все благостное впечатление о себе.
– Что ж вы такое говорите, святой отец?! – взорвался я.
– Это все ваша европейская гуманность. Зачем она нам? – поморщился Леонид. – А где христианство? Гуманность без Бога обернется гибелью!
«А РАНЬШЕ БРОСАЛИ ПО ШЕЮ В ДЕРЬМО — ЛОМАЛИ…»
– Жалеть не надо заключенных, их душу надо жалеть, – учил меня священник. – А это делается только через покаяние и церковную службу. А Запад уже навязал нашим бесцерковным начальникам свою систему, и те тоже кричат – гуманизация, глобализация. А в итоге зайдешь в зону и видишь: зэк кричит майору: «эй!» И – матом. А тот стоит и сделать ничего не может… А раньше таких бросали в дерьмо, он сидит там по шею – так их ломали. Да, это тоже плохо! Но к Богу скорее придет тот, кто стоит в дерьме – он скорее почувствует что-то, чем тот, наглеющий перед майором.
– Вы хотите, чтобы людей ломали?!
– Не хочу! Сидел у нас тут, на Лесной, футболист Стрельцов. Сломали человека. Жалко его, безбожное время было, но гуманность – еще хуже!
– Почему?!
– Потому что приходит бандит-насильник сейчас в тюрьму и чувствует себя хорошо. Раньше их самих насиловали – и это плохо, конечно. Но он боялся! Сейчас же нечего бояться. Он выходит и начинает насиловать дальше. И получается – гуманность в тюрьмах разве лучше ли жестокости? Не конфетка ли это с красивой оберткой, но сделанная из дерьма? Только через церковное служение у нас в России можно исправить человека. На Западе – пусть, у них вера не та. У нас – не пусть!
– Может, вы еще и за смертную казнь? – качаю головой.
– А вы посмотрите в душу заключенного. Мне попадался такой, кто 30 детей изнасиловал и сжег. Один раз он пришел ко мне на исповедь и больше не появлялся. Как ему – если он христианин – жить?! Ему же было бы лучше, чтоб его убили. Да, были в истории примеры, когда страшные грешники – Моисей Мурин или Мария Египетская – находили в себе силы прийти к Богу. А если нет? Тогда он пойдет убивать дальше!
– Но если человек не хочет воцерковляться, батюшка, – взмолился я. – Это же, в конце концов, наше право!
Отец вдруг посмотрел ласково-ласково.
Батюшка – внук нижегородского крестьянина, сосланного в тюремный край только за то, что имел на своем дворе мельницу. Фото: ВЛАДИМИР ВОРСОБИН
– Иногда мне кажется, что люди согласны даже на гражданскую войну, лишь бы не воцерковляться, – вздохнул он. – Образованные люди, любят Пушкина,Достоевского, но хотят, как Толстой – не веровать в Бога. И выбирают не духовный подход, а классовый. Дескать, при коммунистах было хорошо жить – и начинают поднимать из праха Сталина, Дзержинского… Зачем поднимать призраки?! Зачем пытаться входить в воду, в которую уже не войдешь? Воцерковляйтесь и поймете, что не демократия – наш путь. В «воду» Церкви можно войти бесконечное количество раз. Потому что у Бога времени нет, и Церковь вне времени.
ТОЛСТОЙ ВИНОВАТ
Мы ходили по уютной Церкви, расписанной зеками, и она была удивительно красива.
Здесь много чудесных икон, написанных разбойником, который только здесь, в Рудничном, обнаружил, что вообще умеет рисовать…
– Ожесточился ли я в тюрьме? – задумался отец Леонид. – Конечно. Ведь освободился уголовник, пропился, деваться некуда – идет к священнику. Не в полицию, не к власти – ко мне! Как тут не ожесточиться. Они говорят – батюшка, надо денег, нечего есть. Негде жить. И думаешь – почему я один все делаю?! Россию-то должны спасать все…
– Почему вы босиком ходите? – наконец решился я, хотя матушка категорически запретила.
– А почему вы в носках? – нахмурился священник, но махнул рукой. – Толстой виноват. Я ж не знал, что он босым просто позировал Репину. А когда выяснилось, было поздно – так испортил Толстой парня (смеется). А если бы я знал, что Толстой от Бога отказался, то я, наоборот бы – ходил в сапогах. И спал бы (подмигивает) в них…
– Подождите, – спохватывается Леонид. – Я ж вам рыжиков своих не дал!
И побежал по деревне в направлении своей полуистлевшей избенки.
А я пораженно смотрел ему вслед. Батюшка ловко перепрыгивая лужи, придерживая, как ребенка, свой тяжелый крест, бежал босиком к церкви…
P. S.
Икона Николая Угодника, чудесно проявившаяся на стене ИК №3, была нарисована необычным заключенным. Отец Леонид при упоминании автора менялся в лице и отказывался говорить – за что тот попал за решетку…
Из стихов отца Леонида:
– На селе служу, хирею,
– Кое-как кормлю семью…
– Рассказать бы архирею
– Про худую жизнь свою!
–
– Он бы дал распоряжение,
– Как отец дает ремня, –
– И его бы окруженье
– Окружило бы меня.
–
– Убрало бы все преграды,
– Развязало бы кошли, –
– До меня б мои награды
– До живого бы дошли.
–
– Жил бы я тогда при тыще –
– Не при нынешних трехстах;
– И сиял бы, как кладбище,
– Весь в заслуженных крестах.
–
– А за то, что жил убого,
– Не менял служебных мест,
– Я б на старости у Бога
– Заслужил могильный крест.
–
– Я б лежал в земле, как в ватке,
– И сказал бы архирей:
– «Это был у нас на Вятке
– Самый сельский иерей.
–
– Самый сельский, самый бедный,
– В жизни крест носил он медный,
– За могильною плитой
– Крест он носит золотой».
–
– Средь отцов и матерей
– Спи, наш бедный иерей!
– Спи до Страшного Суда –
Все к тебе придем сюда.
КСТАТИ
Не поп, а лауреат!
Когда писалась эта статья, пришло неожиданное известие: 24 октября 2017 года вятскому священнику Леониду Сафронову в Москве присудили (вот ведь слово-то какое) литературную премию имени Ивана Бунина. На соискание премии Бунина за 2017 год были выдвинуты 200 произведений 74 авторов со всей России. Но маститое жюри посчитало, что именно протоиерей Сафронов более других достоин премии имени великогорусского писателя, нобелевского лауреата Ивана Бунина.
Вот вам и босой поп…
1 комментарий
Помоги, Господи!