Почему именно пьяных влечет в храм понятно. Человек, который в трезвом виде ниже воды и тише травы, в состоянии алкогольной интоксикации буквально жаждет приключений. Ему срочно надо решить все проблемы Вселенского масштаба. Сняты моральные блокировки, гамма чувств в течении минуты может варьироваться от уничижения до ярости, грудь вздымается, ноги несут… В общем, бутилированный заменитель жизни бурлит в крови на полную катушку. Пика опьянения алкоголик-одиночка достигает ночью. А потому так долго планируемый поход в храм приходится именно на тёмное время суток.
Когда-то я трудился церковным сторожем и к подобным визитам почти привык. Храм стоял в центре города и двери у него были из листовой стали. Мой предшественник как-то раз ночью впустил посетителей, и был избит до полусмерти. После этого случая, Настоятель храма категорически запретил отпирать двери в ночью – даже в случае ядерной войны! Поэтому, долгие звонки и пьяные крики я предпочитал игнорировать. Кстати, на той же двери висел телефон дежурного священника. На моей памяти им ни разу никто не воспользовался. Когда молотили в дверь уж как-то совсем по-богатырски, всегда можно было посоветовать нечто душеспасительное. На безопасном расстоянии – через пять сантиметров железа. А в крайнем случае – вызвать полицию.
Случилось так, что моя семья обосновалась в деревне. Поначалу мне и в голову не пришло, что тут возможно что-то подобное. «Пусть алкоголиков здесь больше, – думалось мне, – но стыд перед соседом должен человека сдерживать». Жители знают друг друга настолько хорошо, что вполне в состоянии написать биографию соседа. Захотят – с мельчайшими подробностями. С жаром родственника или холодностью психиатра. И вообще: сельчане чище, ближе к природе и нравственнее обитателей вонючих городов! Однако время показало, что всё это бред в стиле Руссо. Я ошибался.
Фото: монах Онуфрий, Соловки
Сторожки у меня нет. Дом расположен буквально в двух шагах от храма. Днём в храме пустынно и тихо, даже на двунадесятые праздники. Зато ночью… Ночью начиналось паломничество. Чающих срочной духовной помощи не останавливал ни снег, ни зной, ни дождик проливной. Аки “Шестекрылый Серафим”, в три часа ночи очередной сосед волшебным образом преодолевал все препятствия. Томимый духовной жаждою, он оказывался на моём крыльце. Мощный стук в дверь сотрясал дом. С кровати вскакивала жена, начинал плакать ребёнок. Пятно света выхватывало из открывшейся двери и очередного «дядю Женю» или «Мишу» тяжело подпиравшего столбики крыльца. Стоял он уже с трудом, зато – с руками, сложенными как для принятия Причастия.
– Б-ба-тюш-ка! – заикаясь начинал страждующий, – Покаяться хочу! Г-грешен! Паки и паки!!
Увещевания о том, что пьяным приходить не надо, пролетали как вода через водосточный желоб – без последствий. На предложение заглянуть завтра, смиренный исповедник предлагал приложиться к початой водке и поговорить по душам. Получив отказ, начинал злиться и ругаться матом. Несколько раз, я отпирал храм и вводил в него более или менее трезвых сельчан. Но однажды произошёл случай, после которого я зарёкся от подобного «добросердия». Чуть пошатывающийся человек, зайдя под церковный свод, вдруг дико вскрикнул. А затем – завертелся волчком по часовой стрелке. И вертелся так в течении сорока минут, пока трое парней из соседнего дома буквально не вынесли горемыку на руках. Только после этого вразумления, я понял, что входить в храм пьяному человеку бывает попросту опасно. В первую очередь – для него самого.
С тех пор прошло пять лет. Храм и дом благополучно обведены забором. Дверь оббита железом. Расписание служб и номер моего телефона красуются на самом видном месте. Надпись «ведётся видеонаблюдение» охлаждает горячие головы. Сколько я не разговаривал днём с теми, кто навещал меня ночью – ни один из них в храм так и не пришёл. Ни одного звонка по телефону в ночное время не было! Даже, когда кто-то умирал… Исключение составляет только Пасхальная служба. В радостном трепетании свечей я вижу всех: постящихся и не постящихся, трезвых и пьяных, здоровых и убогих. Пасха – Радость для всех!
Но до сих бор бывает, когда ночной стук обрывает мой сон. И открывая дверь, я знаю что услышу:
– Б-ба-тюш-ка! Грешен!! Паки и паки…
Провожая гостя до калитки, я искренне недоумеваю: какая сила перенесла его через двухметровый забор? А потом ещё долго стою на разбитой ночной дороге. Глаза следят за удаляющимся человеком, а душа надеется: может быть, в этот раз он придёт в храм утром или днём? Я стою и молюсь, пока тьма окончательно не поглотит пошатывающуюся фигуру…
Господи, помилуй нас…
